В данном пункте фокусируются интересы целого комплекса наук: теоретической биологии, эволюционной теории, сравнительной физиологии высшей нервной деятельности, антропогенеза и психологии.

Применительно к человеку говорить о биологическом и социальном как о присущем и животным, и человеку или одному лишь человеку, по-видимому, неправомерно. Если исключить период новорожденности и глубокую патологию мозга, у человека нет чисто биологических потребностей, поскольку их удовлетворение опосредовано влиянием социальной среды, очеловечено с самого раннего детства. С другой стороны, социальное и идеальное в человеке имеют свои филогенетические предпосылки, свою предысторию на дочеловеческих этапах эволюции. Представление о возможности приобретенного поведения без какой-либо, пусть отдаленной, вражденной основы несовместимо с наукой о высшей нервной деятельности. Сущность взаимодействия врожденного и приобретенного в высшей нервной деятельности человека прекрасно сформулировал Д. К. Беляев: «…формы и нормы общественного сознания, всецело определяемые формой общественного производства и идеологией (не биологией!)… воспринимаются и реализуются в качестве сущностных сил в социальной практике каждого индивидуума по-разному в зависимости от его природных сил – задатков, способностей, влечений… нет специальных генов, например, гуманизма или альтруизма или генов антисоциального поведения. Но есть генетически детерминированные свойства психики, сочетание которых, преломляясь через определенные социальные условия, способствует формированию либо человека с высоким чувством совести, испытывающего отвращение не только к преступной деятельности, но и к карьеризму и стяжательству, либо же человека, который плохо понимает, что такое совесть, со всеми вытекающими отсюда последствиями» (Беляев, 1981, с. 5, 15).

В процессе антропосоциогенеза прогресс шел главным образом по линии совершенствования средств удовлетворения потребностей. Общественный труд, формирование речи и понятийного мышления, а также тесно связанное с речью, хотя и пользующееся иной семиотической системой искусство привели к возникновению культурного наследования, качественно отличного от «сигнальной наследственности» животных – от передачи навыков охоты, гнездостроительства, пения и т. д. от родителей к молодняку. «Культурное наследие, – пишет эволюционист В. Грант, – или унаследование традиций, – это вся совокупность знаний, представлений, искусств, обычаев и технологических навыков, которыми располагает данное человеческое сообщество в любой данный момент своей истории. Вся сумма знаний и традиций – результат открытий и изобретений, сделанных предшествующими поколениями. Она передается и будет передаваться из поколения в поколение путем обучения в широком смысле этого слова» (Грант, 1980, с. 351).

Развитие производительных сил и культуры оказало мощное обратное влияние на расширение, трансформацию и возвышение потребностей человека, поскольку «сама удовлетворенная первая потребность, действие удовлетворения и уже приобретенное орудие удовлетворения ведут к новым потребностям, и это порождение новых потребностей является первым историческим актом» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 27). «Тот факт, – писал Л. С. Выготский, – что он (человек. – П. С.) запасается орудием заранее, находится в несомненной связи с началом культуры. Действие человека, возникшее в процессе культурно-исторического развития поведения, есть свободное действие, т. е. независимое от непосредственно действующей потребности и непосредственно воспринимаемой ситуации, действие, направленное на будущее» (Выготский, 1984, с. 85). Заметим, что. подобная «независимость» действия от потребности лишь кажущаяся, поскольку действие продолжает побуждаться трансформированной, производной потребностью – вторичной, третичной и подобной по отношению к исходной. Хотя злак, которым человек засевает поле, будет удовлетворять его (или других людей) потребность в пище лишь через несколько месяцев, потребность, побуждающая сеятеля действовать, не утрачивает своего «продовольственного» происхождения.

В ходе исторического развития потребности человека приобрели качественно новые черты. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить человеческую потребность познания с исследовательским поведением животных, а стадную иерархию – с общественными отношениями, базирующимися, в свою очередь, на отношении к средствам производства и к распределению общественного продукта. Столь же велика дистанция между ритуальными «танцами», пением птиц, игровым поведением животных и человеческим искусством, представляющим специфическую ветвь потребности познания и способности к сопереживанию, отдаленные корни которой угадываются в феномене эмоционального резонанса.

Обнаружение и дальнейшее исследование филогенетических связей между сложнейшими безусловными рефлексами (инстинктами) животных и потребностями человека (при всем их качественном различии) способствует утверждению материалистического подхода к изучению деятельности человеческого мозга, ее высших (психических) форм и движущих сил поведения. Этот путь есть продолжение того направления в современной науке, которое мы связываем с именами Дарвина, Сеченова, Павлова, Ухтомского и Вернадского, путь уяснения великого перехода от биосферы к ноосфере на нашей планете. Обрыв филогенетических корней, «провал» между био– и ноосферой, иногда прикрываемый туманными ссылками на все объясняющую «социальность», неизбежно ведет к идеализму. Яркий пример тому – пессимизм такого выдающегося знатока деятельности мозга, как Дж. Экклс. Блестящее изложение данных современной нейрофизиологии, анализ роли социальной среды в формировании психики ребенка Экклс неожиданно заключает: «Можно подумать, что я перешел на чисто материалистические позиции, где биологическая эволюция, с одной стороны, и культурная эволюция – с другой, полностью объясняют человеческую личность… Я утверждаю, что мы должны понять уникальность личности как результат сверхъестественного творения того, что в религиозном смысле называется душой» (Eccles, 1979, р. 144).

Говорят, что Коперник своим открытием остановил Солнце и заставил вращаться Землю. Открыв значение потребностей как специфической (сущностной) силы живого, включая человека, как источника и побудителя активного освоения им окружающего мира и познания самого себя, наука материализовала душу и одухотворила материю. Высшие формы мотивации поведения животных – их зоосоциальные рефлексы и рефлексы саморазвития (исследовательский, имитационный, игровой) – явились той филогенетической предпосылкой, на базе которой труд и культурное наследование обусловили качественный скачок в развитии живой природы – возникновение ноосферы.

Итак, исходными, самостоятельными по происхождению, базисными по своим характеристикам являются следующие потребности.

1. Витальные (биологические) потребности в пище, воде, сне, температурном комфорте, защите от внешних вредностей и т. д. призваны обеспечить индивидуальное и видовое существование человека, принадлежащего живой природе на высшей стадии ее развития. Они порождают множество материальных квазипотребностей в одежде, жилище, технике, необходимой для производства материальных благ, средствах защиты от вредных воздействий и т. п.

К числу биологических относится и потребность в экономии сил, побуждающая человека искать наиболее короткий, легкий и простой путь к достижению своих целей. Принцип экономии сил лежит в основе изобретательства и совершенствования навыков, но может приобрести и самодовлеющее значение, трансформировавшись в лень.