Ксения.

– Хочешь, я тебе свои новые туфли подарю? – заботится обо мне сестра, кладя на покрывало золотистую обувную коробку. – Я их ни разу не обувала, они новые совсем. Возьми!

Она открывает крышку с витиеватой надписью по контуру, и на свет показывается пара туфель, место которым точно на полке, а не на моих ногах. Не знаю, зачем Светка вообще их покупала, но мне они явно не подойдут. Я и так волнуюсь, мне ещё убиться не мешало для полного счастья.

– Спасибо, Светик, но нет. Да и слишком они блестящие, яркие очень.

Туфли будто бы сделанные из кожи какой-то неизученной наукой змеи даже в привычном свете люстры смотрятся вызывающе, а в стенах ночного клуба я точно буду выглядеть так, словно пришла туда найти себе летнюю подработку стриптизёршей. А на высоту каблука даже смотреть страшно, не то что выйти в таких на люди.

– Зато заметные! – заявляет Света, всё-таки не оставляя идеи нарядить меня новогодней ёлкой. – Это же “Чёрная лилия”! Рассказывали, что там очень много состоятельных мужчин и вообще… люди стремятся быть яркими.

Света взбудоражена моим походом в клуб больше меня самой. Все знают, что вход могут обеспечить либо состоятельные покровители, либо именные приглашения, а ни того, ни другого Светке не сыскать. Но мечтать это ей не мешает.

– Ох, систер, как же я тебе завидую, – мечтательно закатывает глаза и ложится поперёк моей кровати не спину.

Задирает повыше длинные ноги, упирается пятками на стену и шевелит ступнями в такт тихой музыке, что льётся из её телефона, лежащего рядом. Светлые волосы ореолом вокруг головы, а в голубых глазах мечтательная поволока.

– Слушай, ты же так и не рассказала, кто именно тебя туда пригласил. Расскажи, пожалуйста, мне очень интересно! – Света следит, как я перебираю вешалки с платьями и прочей нарядной одеждой и пытаясь решить, что же лучше подойдёт для похода в “Чёрную лилию”. – Или, может быть, ты с Борисычем роман крутишь, а? Признавайся, я маме не скажу!

Хитро щурится, а я отмахиваюсь от очередной бредовой идеи. Не хватало ещё мне шефа в женихах. Да и зачем мы друг другу?

– Он женатый, между прочим. И у него трое детей твоего возраста, – напоминаю факты биографии Олега Борисовича, а Светка фыркает.

– Ну, жена и дети – проблема, конечно, но вдруг у вас любовь вспыхнула? А что? Он мужчина видный…

Я смотрю на сестру и понимаю, что мне вовсе не нравится то, что я услышала между её слов. Неприятное чувство царапает сердце, и я сажусь рядом с ней, убеждая себя, что мне послышалось, показалось. Светка же не такая, она не может всерьёз считать, что любовь способна оправдать несчастье других.

– Света, посмотри на меня, – прошу, а она окидывает меня наполненным удивлением взглядом. – То есть ты думаешь, что я могу наплевать на жену и детей только потому, что влюбилась в мужчину?

– Всё-таки ты идеалистка, Ксюша, – замечает сестра и тяжело вздыхает. – Лично я считаю, что за свою любовь нужно бороться, несмотря ни на что. И, поверь, если у того, кого я люблю, будет хоть гарем из жён и детей выводок впридачу, ничего это не изменит.

Господи, когда она успела так вырасти? Время, пожалуйста, не лети так быстро… я не готова ещё проститься с милой маленькой девочкой, которая умела быть доброй.

– Может быть, я и идеалистка, но нет такой любви, которая бы стоила несчастья других людей.

Я искренне считаю, что на несчастье других людей своего счастья не построишь. С женатыми и несвободными мужчинами я никогда не имела дела и ничего менять не собираюсь. Потому что мужиков в мире много, а совесть у меня одна. Но сестра, как оказалось, думает иначе.

– Ой, только давай без вот этих вот прописных истин, – фыркает Света, перекатываясь на живот. – Ты у нас знатная комсомолка, но не надо мне проповеди читать. Я уже не маленькая, а ты не священник.

Сглатываю комок и, ничего больше не говоря, выхожу из комнаты. Света права в одном: она уже взрослая, и пусть думает, как ей нравится. В конце концов, пускай её моральным долгом родители занимаются, у меня и без сестринского долго проблем выше крыши.

На кухне родители о чём-то спорят, стараясь не повышать голоса. Они всегда такими были – даже ругаться чуть не насмерть умудрялись полушёпотом.

– Ксюша, детка, что-то случилось? – тревожится мама, а отец спускает на кончик носа очки в тонкой оправе и смотрит на меня внимательно. – Ты какая-то взбудораженная.

– Нет, мама, всё хорошо, не переживай. Просто немного с твоей младшей дочерью поспорили.

Я открываю холодильник и долго рассматриваю его содержимое, чтобы решить, чем лучше заесть тоску и нервы – шоколадкой или мандаринами.

– Со Светочкой? – пугается мама, а отец скептически хмыкает. – Но…

Действительно, как же поверить, что со Светочкой вообще возможно поспорить, с ангелом-то и усладой глаз и души родительской. Чёрт, нужно успокоиться, потому что не к добру всё это, особенно перед таким важным вечером, от которого я вовсе не знаю, что ожидать.

– Если у тебя есть ещё какая-то дочь, то самое время нас познакомить, – говорю, захлопывая дверцу холодильника, так и не определившись с выбором. – Потому что со Светланой Игоревной в последнее время стало очень трудно общаться. У неё слишком затянулся подростковый возраст, и сейчас её штормит, как деревянный плот.

– Не выдумывай, – отмахивается мама, возвращаясь к нарезке капусты. – Светочка у нас чудесная и очень солнечная девочка.

Кто бы спорил, так не я, да только ничего это не меняет.

– Мама, ей двадцать лет. Пора бы и вам с папой с этим смириться. Она уже не маленький ребёнок, хватит держаться за иллюзии!

Отец молчит, прячась за газетой. Он всегда так делает, потому что не выносит напряжённой обстановки, а любое недовольство Светочкой принимает слишком близко к сердцу. Как и мама.