косо, оказался сложным и неприятным. Заметив, что принцу трудно общаться с ровесниками, руководство Хэрроу поселило его не в кампус, а в домик младшего воспитателя. Гази испытывал сильный стресс и не мог сосредоточиться на учебе. Он спал в фуражке британского пилота, подаренной Сэмюэлем Хором, и носил беруши, из-за которых не слышал, что творится вокруг. На вопрос, зачем они ему, принц неизменно отвечал: «Чтобы в мои уши не забрались джинны».

В каком-то смысле этот арабский юноша был на голову выше европейских сверстников. Он унаследовал от отца природный шарм и лидерские качества, увлекся автомобилями и самолетами. Однако Гази не мог и не хотел конкурировать с другими студентами в учебе – кроме того, он считал это недостойным наследника престола. Принц никогда не забывал, что в его жилах течет кровь пророков и королей, – но, в то же время, чувствовал себя изгоем.

Пребывание Гази в Лондоне не принесло желаемых результатов. Фейсал досрочно забрал сына в Багдад, сославшись на то, что мальчику не подходит английский климат. Покидая Хэрроу, будущий монарх пообещал воспитателю завоевать Великобританию и сжечь ненавистную школу.

При других обстоятельствах принцу пришлось бы подчиниться школьной администрации, но его отец всё продумал. Гази должен был возглавить суверенное Королевство Ирак, не контролируемое Великобританией. Повзрослев, сын Фейсала превратился бы в просвещенного монарха, но в глубине души остался необузданным восточным деспотом – очень полезное качество на случай бунта. Такой сценарий гарантировал Гази долгое и счастливое правление.

Именно в интересах династии Фейсал и приступил к реализации своего плана. Сперва он хотел обрести поддержку арабских националистов, племенных шейхов и богатых землевладельцев. Далее король собирался доказать англичанам, что Ирак готов к суверенитету – этого можно было достичь путем переговоров, подкрепив слова «случайной» демонстрацией народной солидарности.

Однако, с точки зрения иракской знати, члены национально-освободительного движения были маргиналами и преступниками. За плечами у каждого из них имелось темное прошлое: незаконная деятельность, членство в запрещенных организациях, убийства турок и – когда это было выгодно – британцев. Но националисты не боялись перемен. Фейсал, осознававший необходимость реформ в Ираке, не мог игнорировать националистические группировки. Более того – он делал на них ставку.

Между тем респектабельные иракцы активно жаловались на националистов. Монарх и ведущие английские чиновники успокаивали жалобщиков, вежливо объясняя им, что не стоит беспокоиться. Раздраженные шейхи возвращались к своим племенам и выплескивали ярость, организуя нападения на полицейских и сборщиков налогов.

Дело осложнялось тем, что шейхов было невозможно призвать к ответу. Британский дипломат Джеральд де Гори приводит типичную историю, рассказанную ему неким английским коммерсантом. Тот приехал в Багдад по делам и остановился в отеле на улице Мода (ныне улица Ар-Рашид). Человек, занимавший номер над ним, громко топал и мешал спать. Предприниматель обратился к управляющему. Выяснилось, что шумный гость – член могущественной семьи Аль Саадун с юга Ирака. Управляющий сказал, что ничего нельзя поделать: шейх слишком влиятелен, и попросить его вести себя потише равносильно оскорблению. Позже англичанин узнал, что этот шейх застрелил иракского министра Абдаллу аль-Сану – и, встревоженный, метался по комнате в ночь после убийства.

Абдалла аль-Сана являлся сыном раба, ранее принадлежавшего династии Аль Саадун. Юноша получил образование, сделал карьеру и женился на дочери бывших хозяев – причем с одобрения Фейсала. Но семья Аль Саадун сочла этот брак бесчестием, которое смывалось только кровью. Суд приговорил шейха-убийцу к тюремному заключению, однако вскоре его освободили.

Убийство аль-Саны было отнюдь не единственным скандалом в правительстве. Министры и их партии интриговали друг против друга – и Фейсал решил чаще менять состав правительства. За 12 лет его правления (1921–1933) в Ираке сменилось 15 кабинетов министров – девять из них возглавляли представители богатых иракских семей, а шесть – соратники короля и арабские националисты. Фейсал старался угодить всем – и тем самым получить максимальную власть. Он постепенно подчинял своей воле военных, политиков и племенных вождей. Хашимит умело играл на их тщеславии, жадности и личных амбициях.

Монарх добился небывалых результатов. Отныне во дворце с раннего утра толпились люди. Важных посетителей допускали к Фейсалу в первую очередь, остальные терпеливо ждали. Впрочем, никто не жаловался: всем визитерам, независимо от их статуса, предлагали чай и ароматные позолоченные сигареты. Королевская резиденция становилась настоящим центром силы.

Особые знаки внимания оказывались бедуинским шейхам из Аравии, Трансиордании и пустынных районов Сирии. Люди Фейсала встречали их в пути, угощали кофе и сопровождали до Багдада. С августа 1924 года – когда его отец Хусейн отрекся от престола – Фейсал считал себя амиром Мекки и не собирался порывать с бедуинами. Будучи уроженцем Хиджаза, он пытался всячески укрепить отношения с вождями кочевых племен. Монарх щедро одаривал шейхов дорогой одеждой, оружием и деньгами.

Таким образом, изо дня в день, из года в год Фейсал справлялся с невероятно трудной задачей. Он руководил государством, не имевшим ни промышленности, ни суверенитета. По мере того, как укреплялись позиции короля, ужесточалась и внутренняя политика Ирака. Правительство уже собиралось разоружить племена на юге страны. Это были в основном шииты – крайне консервативные и суеверные. Их религиозный фанатизм наиболее ярко проявлялся в мухаррам,[28] когда начинались траурные мистерии Ашуры. Ашура – это день памяти имама Хусейна (626–680), почитаемого шиитами внука пророка Мухаммеда. Хусейн погиб в VII веке в сражении при Кербеле, его армию разгромил омейядский халиф Язид I. Скорбя по Хусейну, шииты истязали себя – резали, били плетьми и цепями. Некоторые умирали от ран и кровотечения. Также в мухаррам проводились уличные представления, где актеры изображали битву при Кербеле. Главным антагонистом в спектаклях был Язид I. После установления мандатной системы его роль исполнял актер, одетый в британскую военную форму.

Понимая опасность этих мероприятий, кабинет министров ежегодно урезал их продолжительность. Но зловещие церемонии не теряли своей популярности. Вместе с тем, шииты принципиально не участвовали в государственных праздниках – даже жители багдадского района Аль-Кадимия упорно игнорировали официальные мероприятия.

В Багдаде вообще было небезопасно. В 1920-х годах криминальная ситуация ухудшилась – иногда количество убитых превышало сотню в неделю. Особое место занимали «убийства чести», когда отцы, братья и дядья лишали жизни своих дочерей, сестер и племянниц за «недостойное поведение». Жертве вырезали половые органы и ночью выбрасывали труп на улицу. Под «недостойным поведением» подразумевались не только внебрачные сексуальные связи, но также любое общение с мужчинами, посещение ресторанов, танцы. Придя в Месопотамию, англичане разрешили арабкам вести светскую жизнь, но не обеспечили их безопасность. Это спровоцировало резкий рост «убийств чести».

Гуманизм в западном понимании оставался непостижимым для подданных Фейсала. Британцы хотели отменить телесные наказания – но иракцы считали штраф и тюремное заключение постыдными. Нарушители предпочитали быть избитыми, нежели расстаться с деньгами или провести какое-то время за решеткой. Жестокость телесных наказаний никого не смущала. Так, в 1924 году в багдадском гарнизоне высекли сержанта, который опоздал на построение. Затем, по традиции, сержант поцеловал руку полковнику – в знак повиновения – и умер в лазарете. Гертруда Белл отправила полковника под трибунал, но его оправдали.

Мечты Фейсала о вестернизации таяли на глазах. Монарх намеревался превратить Ирак в конституционную монархию наподобие Великобритании – но эта идея оказалась утопичной. Хашимит был вынужден играть роль не просвещенного европейского государя, но типичного арабского правителя. Однажды во дворец пришел некий багдадец. Он принес жалобу на начальника полиции, которого обвинял в жестоком обращении с заключенными. Фейсал порвал жалобу и сказал посетителю: «Я забрал у тебя бесполезный лист бумаги и взамен дам другой, гораздо более полезный». После этого король протянул своему подданному английскую пятифунтовую купюру.

Разочаровавшись в своих мечтах, Фейсал ощутил полный упадок сил. Худой и бледный, он выглядел так, будто страдает от неизлечимой болезни. Короля регулярно обследовали лучшие лондонские врачи, но им не удавалось поставить Хашимиту мало-мальски серьезный диагноз. В 1927 году английский медик Клиффорд Добелл обнаружил у Фейсала амебиаз – хроническую кишечную инфекцию. Услышав вердикт Добелла, царственный пациент торжественно произнес: «О, не говорите, что я умираю. Я должен так