Все было продумано до мелочей. Похитители знают все о моей жизни, моем расписании, моих близких. Они, видимо, следили за нами несколько недель.

Я вспоминаю, как познакомилась с мистером Шабиром: теплая, располагающая улыбка, иссиня-черные волосы, седеющие на висках, спокойный, умиротворяющий голос. Он сидел напротив меня в этом самом кабинете, сцепив руки на колене, кивая, пока я разъясняла ход операции, как будто речь шла совсем не о том, чтобы распилить ему грудную клетку и разрезать сердце. Ничто не предвещало того, что произойдет потом.

Если бы он выбрал другую больницу, нам бы не пришлось через это пройти. Но Ахмед твердо решил: если просочатся слухи об операции, он хочет, чтобы все знали, что он доверяет государственной больнице своего города, а не прячется в частной клинике. Он не хотел потерять голоса рабочего класса.

Я тяжело вздыхаю и опускаю подбородок на кулак. Вся эта информация о пациенте только усугубила мое положение. Я втайне надеялась, что что-нибудь докажет мне, какой он плохой человек, чтобы не так сложно было его убивать.

Перестань. Ты и не станешь его убивать.

Должен быть способ рассказать все полиции, чтобы об этом не узнали похитители. Если оставить телефон в кабинете и поехать в полицию на такси или пойти пешком, они ведь не смогут меня отследить, правда?

Потом я вспоминаю красивое лицо Зака, его светлые волосы, на которых загораются янтарные искры в лучах солнца, его припухшие глаза, когда он только проснулся и залезает ко мне в постель, чтобы пообниматься.

Но что, если я смогу его вернуть, только убив Шабира?

Я закрываю лицо руками и пытаюсь взвесить все варианты, мысленно заставляя себя совершить то одно жуткое действие, то другое. И каждый раз я оказываюсь не в силах постичь чудовищность последствий.

Либо я следую данной клятве – и убиваю своего сына.

Либо я спасаю Зака – и убиваю невиновного человека.

Я делаю глубокий вдох и запускаю пальцы в немытые волосы, чувствуя, как на ладонях остается легкий слой жира. На меня смотрит фотография Зака, гордо возвышаясь на столе передо мной. Я кладу ее лицом вниз. Мне не следует думать об этом с позиции матери. Я должна рассмотреть каждый из вариантов как врач и расставить приоритеты.

В чрезвычайных ситуациях иногда приходится выбирать, кому из пациентов сохранить жизнь. Врач, которому поставили такой ультиматум, должен оценить ситуацию статистически, чтобы понять, у кого из пациентов больше шансов на выживание. То, чем руководствуются, принимая решения, обычные люди, здесь неважно: законы морали нужно оставить за порогом. Я просматриваю медкарту пациента и оцениваю факты.

Ахмеду Шабиру сорок лет, у него наследственная гиперхолестеринемия, ему требуется тройное шунтирование, его шансы на выживание – девяносто процентов в случае отсутствия осложнений после операции. Ожидаемая продолжительность жизни после операции приближается к среднему показателю для его поколения, но через десять лет после операции коэффициент смертности упадет на шестьдесят – восемьдесят процентов. Наследственная гиперхолестеринемия по-прежнему будет представлять проблему в будущем. Это его первая операция, но, скорее всего, не последняя.

Социальный аспект: у него есть жена, но нет детей. Мистер Шабир и его жена предупреждены о возможном летальном исходе. Они готовы пойти на такой риск.

Я кусаю нижнюю губу.

Сосредоточься на фактах.

Заку Джонсу восемь лет, состояние здоровья отличное, за исключением непереносимости лактозы и аллергии на пенициллин. Любимый цвет – зеленый. У него впереди много лет. Ему не досталось и четверти того опыта, который уже повезло испытать мистеру Шабиру. Зак едва начал жить.

И он мой.

У меня звонит телефон, прорвавшись через тишину кабинета. Я так резко вскакиваю, что в шее что-то хрустит и накатывает воспоминание о том, каково это – когда тебя швыряют об стену. Я чувствую запах крови, хлынувшей из носа этого человека, и горячее острое дыхание тех, кто прижимает меня к стене. Беру телефон дрожащей рукой и смотрю на экран, где всплывает имя моего брата.

Встаю из-за стола и начинаю расхаживать по кабинету на трясущихся ногах. Во всем этом хаосе я забыла, что Джефф должен забрать Зака сегодня утром.

Если расскажешь кому-нибудь, твой сын умрет.

Телефон все звонит и звонит.

Нельзя отвечать; похитители будут слушать разговор. Я снова сажусь за стол и жду, когда Джефф повесит трубку. Потом сразу беру трубку рабочего телефона с базы и слушаю, как мне в ухо визжит гудок.

Может такое быть, что они и рабочий телефон прослушивают?

Я ставлю телефон на базу и смотрю на него, как будто смогу разглядеть признаки того, что с ним что-то сделали.

На мой телефон они могли поставить прослушку, а на телефон доктора де Силвы – нет.

Хватаюсь за стол, внезапно у меня начинает кружиться голова, перед глазами пляшут точки. Я совершенно без сил, а день только начался; сегодня в расписании две операции.

Так, всему свое время.

Я делаю глубокий вдох и открываю дверь кабинета. В большой сети больничных коридоров стоит эхо отдаленных голосов, но, к счастью, никого не видно. Выхожу из своего кабинета и иду к кабинету доктора де Силвы – соседней двери. Я нажимаю на ручку как можно тише, проскальзываю внутрь и закрываю дверь у себя за спиной.

– Доброе утро, Анна.

Я резко оборачиваюсь.

Доктор де Силва сидит за своим столом.

– Извините, ради бога… не думала, что вы будете у себя так рано.

– Думали, можете прийти и перетрясти ящик с шоколадками? – говорит он, подмигивая.

Я изображаю веселье, от натянутой улыбки болят щеки.

– Чем могу помочь?

– Хотела воспользоваться вашим телефоном. Мой зависает, а мобильный не зарядился как следует вчера.

– Конечно пользуйтесь.

– Да нет, не страшно. Это вроде как личный звонок. Спрошу медсестер, может, у них на посту могу…

– Нет, нет… – настаивает он. – Если будете разговаривать на посту, вся больница узнает, о чем речь, через полчаса. Я все равно собирался сходить за кофе.

Он встает из-за стола и идет к двери, но перестает улыбаться, как только подходит ближе ко мне.

– Вы в порядке?

Я, наверное, ужасно выгляжу: бледная, с немытыми обвисшими волосами, синяками под глазами.

Глаза.

Я собиралась наклеить накладные ресницы, когда приеду в больницу, но забыла, открыв карту Ахмеда Шабира. Я опускаю глаза в пол, щеки у меня пылают.

– Все нормально.

– Хорошо. Но помните, если вам нужно с кем-то поговорить…