без предупреждения. Вообще-то обычно она ведет себя более любезно, думает Жан-Мари. Он продолжает стоять у входной двери, сложив на груди руки. Он слушает, наблюдает и не может не задавать себе вопросов. Почему у Армели такой враждебный вид? Может, она на меня злится? Но разве она не понимает, что лучшего постояльца нам просто не найти?

Ван Лоо уже обрел всю свою уверенность и сейчас специально понижает голос, чтобы придать ему особую убедительность.

— Не могу сказать, что эти места совсем мне не знакомы, — едва слышно говорит он. — Мой отец имел тесные связи с Франсуа Кентеном де Корлеем, который был судовладельцем в Лориане. Ребенком я приезжал сюда гостить на каникулы. У отца даже была доля в деле Франсуа Кентена. Я говорю вам это, чтобы подчеркнуть: хоть судьба и забросила меня далеко от Бретани, я не совсем иностранец здесь!

Армель кривит губы в подобии улыбки.

— Моя тетушка, которая знает всех на свете, никогда не рассказывала мне о…

— Ван Лоо! — помогает он.

— Да, именно. Извините. Ван Лоо — это ведь голландская фамилия?

— Да. Это девичья фамилия моей матери. Я пользуюсь ею, потому что это выгодно для дела. Но…

Армель прерывает его нетерпеливым жестом:

— Итак, вы хотели бы остановиться здесь?

— О да. О такой декорации можно только мечтать.

— Вы будете один?

— Да. В дальнейшем я могу пригласить сюда своих сотрудников, но пока это не требуется. Вначале мне нужно заняться предварительной подготовкой, изучить хорошенько то, что пока не более чем проект. Если вам, мадемуазель, угодно будет принять меня в качестве постояльца, я свое решение уже принял…

Улыбка. Скромный приветственный жест. Эта уверенность в каждом движении, эта манера небрежно поигрывать перчатками, делая из сложенных пальцев маленький букетик, этот легкий наклон головы, выражающий крайнюю степень внимания, которым он как бы ласкает собеседника… Вот что значит уметь нравиться людям, думает Жан-Мари. Ему никогда этому не научиться. Хоть бы он остался!

Армель все еще взвешивает «за» и «против», как будто здесь есть повод для сомнения!

Он издалека подсказывает ей:

— Комната графа! Она готова. Я могу ее показать.

Армель оборачивает к нему голову и смотрит на него так, как будто она еще не проснулась. Тогда голос подает Ван Лоо:

— Комната графа мне отлично подойдет!

Армель медленно снимает со связки ключ и толкает его к голландцу через весь стол.

— Жан-Мари вас проводит. Он же расскажет вам о нашем обычном распорядке.

Ван Лоо поднимается. Армель продолжает сидеть, и тогда Жан-Мари думает про себя: наверно, она заболела. Или ее разозлило, что ей пришлось выйти к гостю неприбранной. Как будто в ее возрасте это может иметь значение!

Он хватает ключ и подбрасывает его в руке.

— Сюда, пожалуйста, мсье Ван Лоо. Это на втором этаже. Комната с видом на парк. Из всех звуков вы будете слышать только пение птиц. А видеть будете только воду — в просветах между ветками.

— Великолепно! — говорит Ван Лоо.

— Сначала великолепно, — соглашается Жан-Мари. — Но круглый год…

Он открывает дверь и пропускает гостя вперед. Ван Лоо заходит, осматривает мебель, выдвигает ящики, присаживается и пробует мягкость кровати, заходит в туалет, на секунду останавливается перед зеркалом, приглаживает волосы и задумчиво идет обратно.

— Я все думаю про вашу задумку насчет спектакля «звук и свет», — говорит он. — Над этим можно поработать. А деньги… Деньги найти не проблема. Я даже думаю, что можно было бы… Подождите, подождите, дайте сообразить… Представьте себе историю, которая разворачивается сразу в двух планах: первый — исторический, времен Столетней войны; второй — современный и в точности воспроизводящий ту же самую интригу, но уже с сегодняшними персонажами… Понимаете, здесь появляется эффект зеркала, и настоящее становится отражением прошлого… О! Да это и в самом деле интересно! Хотите получить роль? А почему бы и нет?

Он фамильярно берет Жана-Мари за руку, и Жан-Мари чувствует, что тает. С тех пор как к нему попала заветная монета, он не переживал ничего подобного. Он просто кивает головой, не в силах вымолвить ни слова, а Ван Лоо уже кладет ладони ему на плечи и, чуть отстранив его лицо от своего, внимательным взглядом окидывает его с ног до головы. Затем проводит указательным пальцем, как бы очерчивая профиль Жана-Мари. «Прическу надо сменить, — бормочет он себе под нос. — Попробовать контактные линзы?.. Глаза слишком светлые… Ну-ка, улыбка… Неплохо, неплохо… Вот только этот резец справа… Ну да ничего, это дело поправимое… Так… Профиль справа… профиль слева… Отлично!»

— Вы надо мной смеетесь? — говорит Жан-Мари.

— Ну, если только чуть-чуть, — допускает Ван Лоо как ни в чем не бывало. — Такая уж у меня манера. Но вы мне и в самом деле очень симпатичны. В вас есть свежесть…

Он щелкает пальцами.

— Нечто наивное и располагающее… Правда-правда, я уже вижу, каким должен быть этот персонаж…

Пока он достает из кармана портсигар, Жан-Мари успевает заметить у него на запястье часы. Это часы его мечты: с несколькими циферблатами, со множеством стрелок, отмечающих куда больше всевозможных вещей, нежели просто минуты и секунды, стрелками, чувствующими пульс планеты! Он покорен, словно женщина. Осторожно берет сигарету, делает первую затяжку и прикрывает глаза. Вот он, запах богатства!

— Итак, решено! — говорит Ван Лоо. — Я оставляю эту комнату за собой. Она обогревается?

— Конечно. Я сейчас затоплю.

— Тогда пойдемте. Надо подписать договор.

Он немного приоткрывает окно, и в помещение сейчас же врывается сладковатый запах побитой дождем мертвой листвы.

— Не очень-то весело! — замечает он. — Понимаю, почему мадемуазель де Кермарек немного… э… вы понимаете, что я хочу сказать? Ну а старая дама, она тоже из той же серии «не тронь меня»?

— О! Вы ей наверняка понравитесь! — протестует Жан-Мари. — Одни ваши духи чего стоят!

Ван Лоо заливается смехом:

— Да это самый обыкновенный лосьон после бритья! Я подарю вам флакон. Решительно вы мне нравитесь! Я уже забыл, каким можно быть в молодости! Вам сколько лет? Двадцать? Тридцать?

— О! Больше.

— Да, верно, у вас на висках уже маленькие залысинки. Когда мне было сорок… Э, да чего там, вам я могу сказать. Ведь я ношу парик! Я долго не решался. Но в нашей профессии, знаете ли, нужно либо иметь пышную шевелюру, либо ходить с голым черепом. Вот я и выбрал нечто среднее. И обо мне стали говорить: «Ему ни за что не дашь его лет!» Ну, идемте! Хозяйка замка нас ждет!

Они возвращаются в кабинет. Армель по-прежнему сидит на том же месте и в той же позе, сжимая