Times, вызвал «ужас и тревогу в городе», присутствовало и некоторое «тихое удовлетворение», потому что британские инвесторы в течение нескольких лет чувствовали себя удрученными тем, что пропустили вечеринку. Они имели все основания наслаждаться правотой своих неоднократных предупреждений об опасностях спекуляций. Однако, как это часто часто случается, самые агрессивные британские инвесторы играли в Нью-Йорке и понесли серьезные убытки. Среди пострадавших был хедж-фонд, которым управляли экономист Джон Мейнард Кейнс и О.Т. «Фокси» Фальк. Они разделили фонд на два отдельно управляемых сегмента для большей гибкости инвестиций, и Фальк занял медвежьи позиции в отношении Нью-Йорка в 1928 году. Вопреки совету Кейнса он вернулся в американские акции летом 1929 года и был практически уничтожен. Его сегмент упал на 63 % за год.

Сегмент Кейнса упал всего на 15 %, и в течение нескольких лет он спекулировал товарами с впечатляющим успехом. К концу 1928 года он был очень богатым человеком. Однако в начале 1929 года он вложился в длинные позиции каучука, кукурузы, хлопка и олова, когда цены на них внезапно рухнули. Убытки на сырьевых рынках заставили Кейнса продать акции, чтобы удовлетворить маржинальные требования, так что к концу 1929 года у него не осталось практически ничего, кроме большой неликвидной позиции в Austin Motors, акции которой рухнули с 21 до 5. Его биограф, Роберт Скидельски, говорит, что к концу 1929 года его чистый капитал упал на 75 % по сравнению с максимумом 1928 года. По иронии судьбы Кейнс был прав относительно излишеств в Нью-Йорке, но все же не смог избежать потопа. Это показывает, насколько сложно избежать действительно жестокого медвежьего рынка, независимо от того, насколько проницательным вы являетесь и насколько заранее предсказываете падение. Цена на все падает, а ликвидность ведет себя, как самый настоящий трус, – она бежит при при первых признаках проблем.

После краха Лондон некоторое время извлекал выгоду, так как инвесторы, обеспокоенные известиями о банковских крахах в Соединенных Штатах и рассматривавшие британские облигации как безопасную гавань, переместили капиталы из Нью-Йорка. Однако к осени 1930 года экономика Великобритании оказалась в таком же тяжелом положении, как и экономика Соединенных Штатов: безработица росла, промышленная активность рушилась, а торговля страдала от протекционизма. Внезапно появились длинные очереди за хлебом в Глазго и Манчестере, и вскоре большая часть Англии обнищала. Повсюду вводился режим жесткой экономии. В начале 1930-х годов, когда премьер-министру нужно было куда-либо поехать, он выходил из дома № 10 по Даунинг-стрит и вызывал такси.

Однако и британская экономика, и фондовый рынок прекратили падение в 1932 году, а к середине 1930-х годов они начали восстанавливаться. К концу 1936 года Индекс Financial Times вырос более чем в два раза и достиг нового исторического максимума. Кейнс, например, сделал большие деньги на этом новом цикле бычьего рынка и снова был на высоте. Затем, в 1937 году, акции снова упали, поскольку экономическое восстановление прервалось, и как Соединенные Штаты, так и Великобритания погрузились в очередную рецессию. Кроме того, поскольку политика Германии становилась все более агрессивной, европейские рынки стали очень чувствительны к международным событиям. Эти американские горки были очень тяжелыми для нервов инвесторов, и Кейнс, который снова полностью вложился в инвестиции как своими, так и заемными средствами, пережил серьезную неудачу, которая вызвала у него депрессию (его посещал собственный Черный Пес) и сильную бессонницу.

В то время премьер-министром Великобритании был Невилл Чемберлен, хороший, но наивный человек. Он оценивал Гитлера как «порядочного, честного человека» и принял на веру слова Гитлера, что после Судетской области у него больше нет территориальных амбиций. Это был один из величайших политических просчетов в истории. 28 сентября 1938 года, в момент максимального напряжения международной обстановки, Чемберлен заявил в Палате общин, что Гитлер принял предложение Муссолини провести переговоры по вопросу о Судетской области, которые впоследствии привели к аннексии Чехословакии Германией. Палата общин и галереи разразились бурными аплодисментами и криками счастья, а Чемберлен скромно пробормотал: «Я считаю, что это мир в наше время»[14]. В тот день британский фунт стерлингов вырос на 13 центов по отношению к доллару, также резко вырос лондонский фондовый рынок. В этот раз рынок, как и Палата общин, оказался временно одурачен. Черчилль, напротив, одурачен не был. Он считал политику умиротворения ошибочной и не присоединился к аплодисментам и не поздравил Чемберлена. «Правительство выбирало между позором и войной. Они выбрали позор; они получат войну», – сказал он.

В это время лондонские журналисты и биржевые комментаторы отзывались о Черчилле в целом пренебрежительно и относились к Гитлеру с осторожным оптимизмом. В те дни инвесторы и общественность получали информацию из книг и газет, а «Майн Кампф» была широко распространена. В ней Гитлер восхвалял боевой дух английской расы и превозносил ее эффективное имперское управление Индией, которому он надеялся подражать в своей будущей восточноевропейской империи. В интервью он говорил о нордическом расовом союзе, в котором Англия сохранит господство на морях, в Индии и своих дальневосточных владениях, а Германия, как ее равноправный партнер, будет доминировать в Европе. Явный подтекст этих заявлений заключался в том, что общим врагом была Россия и коммунизм. Дневники некоторых сотрудников немецкого генерального штаба свидетельствуют, что Гитлер искренне желал такого соглашения.

Экономика США: 1929–1937 годы

В 1929 году промышленный индекс Доу Джонса достиг 380, а через три года его значение достигло отметки 50, что означало снижение на 89 %. Первая реакция рынка на избрание Франклина Рузвельта была осторожной. Его подозревали в излишнем либерализме. Многие инвесторы считали Рузвельта предателем своего класса и легковесом. Однако новый президент произнес вдохновляющую инаугурационную речь, в которой он сказал: «Единственное, чего нам нужно бояться, это сам страх», и затем последовали решительные действия в борьбе с банковским кризисом, который привел к закрытию всех банков страны. Банки вновь открылись 13 марта 1933 года, а 15 марта, когда Нью-Йоркская фондовая биржа (которая также была закрыта с 3 марта) вновь открылась, индекс Доу Джонса вырос на 15 % на огромном объеме торгов, что стало самым большим однодневным ростом за всю историю биржи. Каким-то образом инвесторы почувствовали, что этот новый президент, который которого они вначале так не любили и презирали, с его смелыми шагами и разговорами о «Новом курсе», держит в руках рычаги экономического восстановления. Минимум 1932 года стал рекордным минимумом секулярного медвежьего рынка, который больше не достигался никогда, даже в 1942 году.

Это возрождение превратилось в мощное ралли[15] в 1935 году, когда экономика США начала пусть слабое, но все же восстановление. После колебаний перед выборами 1936 года, ралли возобновилось по мере того, как подъем экономики захватывал новые отрасли, а дефляция ослабевала. К январю 1937 года рыночная стоимость всех акций, зарегистрированных на Нью-Йоркской фондовой бирже, выросла с 19,7 млрд долларов в