Пункт этот гласил: «Работодатель гарантирует, что будет сохранять с Работником исключительно деловые отношения. Любое принуждение Работника к интимным отношениям запрещено данным Соглашением».

Рядом рукой Бестужева было подписано: «Интимные отношения между Работодателем и Работником возможны только по обоюдному согласию».

Я возмущённо запыхтела и кинула на Бестужева гневный взгляд. Этот гад сидел за столом и смотрел на меня с невинным видом.

— Что-то не так, Нина? Есть возражения?

— Есть, — процедила я, скрипнув зубами. — Вы это… зачем подписали?

— Чтобы обезопасить себя и тебя, — ответил он невозмутимо, будто ничего такого и не совершил. Действительно — подумаешь! — Подобные категоричные формулировки недопустимы там, где речь идёт о человеческих отношениях. Более того, я подозреваю, что юридически подобные требования ничтожны. Никто не может запретить одному взрослому человеку заниматься с другим взрослым человеком сексом по обоюдному согласию. Это как с разводом — можно подписать сколько угодно договоров о запрете разводиться, но, если один из супругов захочет уйти, суд их всё равно разведёт.

— Мы с вами не супруги. И я хотела бы быть уверенной…

— Так будь, — пожал он плечами. — Я ведь подписал гарантию. Просто добавил формулировку про взаимное согласие. Не пойму, что тебе не нравится.

И тут меня прорвало.

— То, что подобная формулировка подразумевает, что это взаимное согласие вообще возможно! — я всплеснула руками, чувствуя себя рыбой, которую бросили в кипяток, — так жарко было. — Тогда как…

— Конечно возможно, — перебил меня Бестужев будто даже с укоризной. — Я бы сказал, что желательно, но боюсь, что за подобные откровения ты зарядишь мне в лоб. Поэтому иди-ка домой, Нина. Я тебя и так сегодня задержал.

«Я бы сказал, что желательно».

Клянусь, я никогда в жизни так не смущалась, как после этого своеобразного признания, что Бестужев был бы не против…

Поэтому поспешила поскорее ретироваться. Точнее, я почти сбежала, едва не забыв в кабинете Бестужева свою сумку…

15

Олег

То, что он сообщил Нине о своих намерениях, — скорее хорошо, чем плохо. По крайней мере, Олег предпочитал воспринимать случившееся именно так. Пусть знает. Она женщина разумная. Соблазнить её у него вряд ли получится — навыков нет, а деньгами соблазнять Нину бесполезно. Зато теперь, когда Бестужев, по сути, озвучил ей завуалированное предложение, Нина станет думать об этом. Рассуждать, сомневаться, колебаться — и в итоге, вполне возможно, решит, что ничего страшного в интимной связи между ними нет. Свободные взрослые люди, что тут такого-то? Вряд ли Нина — из тех наивных барышень, что верят, будто секс возможен лишь по любви. Судя по её настороженному взгляду, эта женщина уже осознала, что секс и любовь — игроки из разных команд.

Любовь…

Олег скептически хмыкнул и отправился к рабочему месту своей помощницы. Она так быстро убежала, что забыла отдать мобильный телефон. Следовало всё-таки позвонить матери, и можно не откладывать это на вечер — иначе потом Олег, чего доброго, не уснёт.

Если бы Бестужева спросили, любит ли он мать, Олег бы не смог ответить однозначно. Увы, но безусловная любовь, которую склонны ощущать дети по отношению к родителям, в нём, скорее всего, изначально отсутствовала. А если даже когда-то и была, то давно трансформировалась в нечто настороженное, опасливое — как зверь ожидает всяческих неожиданностей от своего дрессировщика.

Галина Дмитриевна была матерью-одиночкой, кроме того — компанейским человеком. В отличие от Олега, который — как выяснилось сильно позже, когда он уже самостоятельно обратился к врачам, — с детства имел некую форму социофобии. И его состояние активно усугублялось поведением матери. Она, видя, что ребёнок замкнут и старается не взаимодействовать со сверстниками, вместо того, чтобы пойти к специалистам, начала таскать Олега повсюду с собой. Детский сад был меньшей бедой — куда сильнее мальчишку напрягали бесконечные походы в гости к подругам матери, коих у Галины Дмитриевны было безумное количество. И «круговорот "отчимов" в природе». Олег даже не успевал запоминать их имена — настолько быстро эти мужики куда-то сваливали, поняв, что с такой женщиной, какой была мать Бестужева, ловить им нечего. Один даже попытался изнасиловать Олега, но мальчик успел убежать. Хорошо, что почти в тот же вечер тот мужик ушёл и больше не вернулся.

Галина Дмитриевна всегда была на редкость безалаберной особой, но в детстве Олег этого не понимал, конечно. Понял, когда вырос. С таким диагнозом Олегу были противопоказаны подобные условия жизни — они только усугубляли болезненное состояние и увеличивали нежелание «прогибаться под изменчивый мир». Бестужев и не прогибался. Поначалу, до школы, общался с окружающими только по крайней необходимости, получая удовольствие лишь от чтения и одиночества. Новые знания Олег всегда впитывал с большой охотой.

Но в школе всё изменилось. Он неожиданно ощутил жуткое раздражение от того, что его вечно заставляют что-то делать — сначала мать, теперь учителя. И начал «бунтовать», специально действуя наперекор всем возможным правилам. Ничего криминального Олег не совершал — обычные детские шалости, но и их хватало, чтобы Галину Дмитриевну постоянно вызывали в школу. И сколько бы с ним ни беседовали учителя или мать — Олег не понимал, почему должен кого-то слушаться. С какой радости? Понятие «авторитет» в то время являлось для него пустым звуком, не говоря уже об этикете, морали и нравственности.

Бестужев понял всё это благодаря книгам. Читая о других людях, о дружбе и любви, которых в его жизни не водилось и к которым не тянуло, Олег постепенно осознал, что отличается от остальных. Причём очень сильно — некоторые моменты, описанные в книгах, он даже не способен был осознать, потому что не понимал: о чём пишет автор, когда ведёт речь, допустим, об угрызениях совести? Или о чувстве вины? О желании с кем-то подружиться?

Олегу захотелось что-то с этим сделать, но без помощи матери это было невозможно до тех пор, пока ему не исполнится пятнадцать. Обращаться к Галине Дмитриевне и объяснять ей, что подозревает у себя расстройство личности,