В Париже было еще несколько тюрем для уголовных преступников – Сен-Клу, а также епископская при церкви Витри-сюр-Сен. С уголовниками не церемонились – за воровство отрезали уши, раскаленным железом выжигали губы, чтобы видны были зубы. А еще вешали, четвертовали, отрубали головы, топили, заливали в глотку раскаленный свинец. Так и это не весь перечень. Места публичных казней и позорных столбов: Гревская площадь, Сен-Жермен-де-Пре, капитально сделанная виселица перед собором Парижской Богоматери, виселица в Монфоконе – для людей известных и богатых.

В аббатстве монахи были странниками, надзирателями, они же при необходимости вершили дознание – обязательно в присутствии секретаря, ведущего записи, и двух священников, допрашивающих подозреваемого. Обязательны были два свидетеля, клявшихся на Библии в том, что будут говорить только правду и ничего кроме правды.

Матвея обыскали, прежде чем определить в камеру. Изъяли деньги, а хуже того – листок, где записаны цифры с вентиляционной трубы, прозванной позже башней грифонов. Листок этот был для Матвея надеждой вернуться в Санкт-Петербург, некой опорой. Монах, присмотревшись к цифрам, спросил:

– Это что такое?

– Записывал, кто мне и сколько должен.

– Врешь! Это бесовские цифры! Будет первой уликой в деле.

Настроение, и так не самое лучшее, испортилось окончательно. Провели по коридору, втолкнули в камеру. Свет и воздух проникали через маленькое оконце вверху, у самого потолка. На полу – полусгнившая старая солома, на ней лежат двое. Еще один сидит в углу. На его руке железный наручник, цепью прикован к кольцу в стене. Матвей, войдя, остановился.

– Не нравится? – захохотал прикованный к стене.

Смех какой-то дикий, похожий на смех юродивого или полоумного. Матвей встречал таких на кладбищах или на папертях церквей, выпрашивающих подаяние. Усталость, нервное напряжение сказались, он присел на сено, спиной прислонился к стене. Закрыл глаза. Надо все продумать. И в первую очередь вспомнить все, что с ним происходило, начиная с того момента, когда он сошел с корабля.

Матвей постарался вспомнить каждую минуту. Есть! Мужчина стоял недалеко от шарманщика, потом он же в харчевне… А потом, уже после его ареста стражниками, эта же рожа мелькнула на тротуаре с другой стороны улицы. Три раза – уже не случайность! Вот же гад! Не он ли написал донос? А хоть бы и он. Доносчик на свободе, а Матвей – в узилище. Стены тюрьмы каменные, толстые и прочные, строили на века. Сломать стену или сделать подкоп невозможно, как и распилить решетку на окне. Надо искать какой-то выход. Государство за него не вступится, время другое. Да никто и не знает, где он. Попытался вспомнить, какие цифры называл. Вроде простые, но важна последовательность. Сколько ни напрягал мозги, не получалось.

– Эй, мсье! Ты не умер? – спросил один из тех, кто лежал на сене в двух аршинах от Матвея.

– Не умер, думаю.

– Ты не француз, слышу по разговору. Зачем приехал? Чем на родине не жилось?

– Дурак потому что!

– Ты откуда будешь?

– Из Московии.

– О! Где холодно, снег, люди в шкурах до сих пор ходят, как в старину.

– Это не шкуры, а шубы, иначе в морозы не выжить.

Помолчали. Потом француз сказал:

– Меня звать Леон, рядом Люк, а прикован Сильвестр. А тебя как?

– Иван.

Матвей решил не называть настоящего имени. Почему? Сам не понял. Вроде слышал от кого-то, что по имени могут порчу навести. Да какая порча, если жизни могут лишить?! И долго со следствием инквизиторы тянуть не будут. Узников кормить надо, а это расходы.

Помолчали. Матвей спросил:

– Вас за что сюда заключили?

Леон засмеялся.

– Здесь у всех одно обвинение – ересь. Иногда богохульство. Ты лучше признайся сразу.

– Так я не совершал ничего и только утром сошел с корабля!

– Следствию и суду плевать. Если на следствии не сознаешься, будут пытать очень жестоко и больно. Если повезет дожить до приговора, изломанным и измученным, будешь молить Господа, чтобы мучения кончились быстрее.

– В любом случае казнят?

– Что-то не припомню я, чтобы помиловали. А сознаешься – взойдешь на эшафот целехоньким.

– Не хочу!

– Э, а кто хочет? Только вчера из нашей камеры увели на казнь одного. Он тоже иноземец, как ты. И вины за ним не было.

Матвей подумал, не специально ли уговаривают, чтобы сознался. Не подсадные ли утки? Пока была возможность, решил вздремнуть. А сон не шел, слишком опасная ситуация, угрожающая жизни.

Загремел замок, монах внес ведро с водой и кружку.

– Больше воды сегодня не дам. Делите по-братски.

Матвей выругался по-русски, все равно монах не поймет. Вот жмоты, даже воды жалко!

Вечером принесли лепешки и луковую похлебку. За неимением ложки пришлось ее пить из оловянной чашки. Но появилось чувство сытости на короткое время. Еда дешевая, несколько денье стоит. Так что не разорится на узниках аббатство.

За оконцем стало темнеть, в камере уже сумрак. Матвей спросил шепотом:

– За что Сильвестра приковали к стене?

– На монаха бросился, начал душить. Завтра его казнить должны.

У Матвея мурашки по спине. Как-то обыденно о казни сказал Леон, от того эффект сильнее.

А утром увели сразу двоих – Сильвестра и молчаливого Люка.

В обед монах принес лепешку и горсточку тушеных бобов и язвительно сказал:

– Ваши бывшие соседи уже болтаются на виселице. А души их мучаются в преисподней. Молитесь, замаливайте грехи!

Хм, и правда, ни вчера, ни сегодня в камере никто не бормотал молитву, не крестился. Разочарованы в Боге?

– Леон, ты почему не молишься?

– Зачем? Суд уже состоялся, так что скоро будет высший суд, уже там!

Леон ткнул пальцем вверх.

– Там и поговорю с Господом, если он есть, почему не защитил невиновного. Если Бог позволяет лишать жизни невинных, стало быть, он жесток, кровожаден.

От двери раздался голос монаха:

– Правильно тебя приговорили. Ты настоящий еретик!

– Подслушивать недостойно доброжелательного мужа! – ответил Леон.

Монах хихикнул и, позвякивая ключами от камер, ушел.

– С новыми сокамерниками громко не говори, сам видишь – и у стен бывают уши!

Следующим утром Леона увели. В полдень пришли за Матвеем. Для следствия в аббатстве была отведена большая комната. За столом сидели два монаха-инквизитора, за отдельным столом – секретарь со стопкой бумаги, чернильницей, очиненными гусиными перьями, сбоку на скамейке – два месье как свидетели.

У Матвея спросили фамилию, род занятий, возраст, потом о ереси.

– Ничего не говорил дурного, а что крестился не так, то только потому, что в моей стране православие, принято так.

Следователи стали переговариваться между собой.

– Откуда ты?