Боковой дверью вошел батюшка. Его лет, его стати — такой же дюжий и крепкий, с бородой лопатой, такой же седоватой и красивой. Зашел, едва не врезавшись головой в притолок. Перекрестился механически, о чем-то задумавшись.

Наличие человека он даже не увидел, почувствовал. Поднял голову.

— Греешься, сын мой? — голос у него был под стать росту — могучий и громкий. И хотя он его старательно приглушал в маленькой церкви, но голос рвался и взлетал, как птица из клетки.

— Да, — подтвердил Романов. — грею… душу.

Батюшка пригляделся к нему.

— Я вижу, ты чем-то огорчен, сын мой. Опять протори, дефолт, неприятности на работе или в постели?

Дмитрию Сергеевичу впервые за несколько лет вдруг стало легко и свободно.

— Да, батюшка! — его голос, отточенный десятилетиями лекционной практики, не менее гулко и мощно взлетел в церкви. Романов застеснялся и почти зашептал: — трудно жить без веры.

Седобородый священник внимательно посмотрел на него.

— Я уверен, что Господь поможет тебе избавиться от печали и житейской скуки. Помолишься ли со мной?

Не дожидаясь ответа, батюшка опустился перед алтарем. Романов застеснялся, не зная, нужно ли ему. Все-таки, доктор наук… научный сотрудник… взрослый человек…

А ноги уже сами несли его. Он опустился рядом и откуда-то из родовой памяти принялся извлекать слова молитвы и помогать батюшке вытаскивать его душу из состояния тоски и юдоли.

Он бодро вышел из церкви. Наверное, все-таки есть генетическая память человеческого рода. Многие поколения Романовых были истинными православными и только последние в роду стали атеистами. Но родовая память сохранялась, проснулась и заставила вернуться к прошлому бестолкового продолжателя рода Романовых.

Дмитрий Сергеевич повернулся напоследок к церкви, рука сама потянулась перекреститься. Господи, спаси и сохрани его трудную и малость суматошную, но все-таки свою Россию.

Глава 6

Загудевший фон заставил его пошевелиться и почесать в раздумье лоб. Кто еще может позвонить и, главное, с какой гадостью? Селезнев, директор, или тот же Щукин. Остальных к нему в эти дни не пропускали. А может, и сами помалкивали.

Он перекрестился, включил фон, не глядя на номер. Какая разница. Опять будут приставать к без вины виноватому. Ничего, он не сдастся. Господь да укрепит его веру!

И, как оказалось, совершенно зря он не посмотрел номер. Голос был почти не знакомый. Самую чуточку «почти не знакомый», словно слышал однажды и уже почти забыл.

— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, — мягко сказал голос.

Романов, в голове которого молнией пронеслись догадки — ФСБ, журналисты, представители морга? — вгляделся в монитор фона и узнал — это же один из заместителей президента Российской академии наук! Дистанция между ними была велика, чтобы они встречались накоротке, хотя оба были докторами наук. Тот, правда, социологических, а он исторических. Они виделись только один раз, когда заместитель приезжал к ним по какому-то поводу. Романов напрягся и вспомнил — столетия со дня победы в Великой Отечественной войне. И все.

Предупреждать надо. Дмитрий Сергеевич был в халате. В роскошном полупарадном, но все-таки халате, а не в официальном костюме. Что прикажете, дома теперь ходить при галстуке?

Но что ему надо, хочет еще раз сообщить об увольнении? Не слишком ли жирно для простого старшего сотрудника? Пардон, просто сотрудника. Может, еще министр образования ему позвонит, обрадует о бессрочном увольнении с педагогической службы. Так, кажется, с Семевским было в XIX веке, когда царский министр лично лишил его права преподавать? Но тогда хоть докторов было совсем чуть-чуть.

— В последнее время я был совершенно занят, — посетовал заместитель, — и потому никак не мог с вами связаться. Но как только появилась возможность, то сразу же позвонил. Простите за промедление.

Дмитрий Сергеевич не сразу понял, что перед ним извиняются. А когда понял, сжал зубы, чтобы не ляпнуть чего непотребного. Бог с ним, он все простит, лишь бы кара институту была мягче. Он даже про себя не будет говорить.

Про «некогда было» он не поверил сразу. Не мальчик уже. И совсем не юноша.

— Ваше выступление в «Дискуссионном клубе» показало, каковы кадры в наших академических институтах, — между тем продолжал заместитель, — какова логика, каково красноречие! Да вы просто оказались на уровень выше всех присутствующих. Молодец! Рад, очень рад этому. Надеюсь, что и в дальнейшем вы порадуете нас своими новыми трудами, в первую очередь, конечно, монографиями.

Дмитрий Сергеевич вежливо кивал в паузах, придерживая челюсть, которая так и норовила отвиснуть от удивления. Черт возьми! Тут без данного лукавого с рожками никак не обошлось. Так и хотелось перекрестить академика и провести обряд изгнания нечистого.

Ведь в последние дни вокруг и него самого, да и института сжимался круг государственного возмездия. Будь сталинская эпоха, их бы уже всех похватали. Но даже в их интелелюшное время всем вот-вот достанется по шапке и не только. Кого-то снимут, кого-то уволят, кому-то «порекомендуют» переехать в небольшой городок «по состоянию здоровья».

И тут вдруг заместитель президента наук. Словно он спал, лежнем лежал пусть и не тридцать лет и три года, то хотя бы неделю. А теперь поднялся, посмотрел телевизор и бумаги на столе, удивился и позвонил, чтобы навести порядок. Пусть, зам. дядька не плохой. И слова его как бальзам на душу. Но когда же он дойдет до резюме?

Сталин в такой ситуации был более краток, деловито раздавая пряники и работая ремнем уже после небольшой речи.

— К-хм, — заместитель президента выговорился и замялся, не чувствуя энтузиазма Романова и подходя к наиболее скользкой теме. — Я тут случайно узнал, что в отделении общественных наук немного перестарались. Разумеется, некоторые решения будут пересмотрены уже сегодня, а некоторые я просто не утвержу, я все-таки курирую отделение. И они канут в лета. Так что относительно своей судьбы не беспокойтесь.

Понимаете, — он посмотрел куда-то вдаль, погружаясь в историю бюрократических отношений. — В жизни все бывает. Я сам когда-то оказался виноватым из-за пустяковой клеветы. Так что вы на нас не обижайтесь.

Заместитель президента РАН мягко провел рукою, ободряюще посмотрел на Романова и, убедившись, что к нему ничего нет, а его собеседник выглядит вполне прилично, отключился.

У Дмитрия Сергеевича вообще-то было чего спросить, например, на языке вертелось узнать о судьбе института, но он подумал, что об этом узнает позже, у того же Николая хотя бы. Уровень был слишком высок, к тому же, похоже,