вдыхала. Ей было слышно, как дети играют с упряжью для волов. Впереди, прямо перед ней, отсюда практически невидимая, находилась церковь. Просматривался лишь ее скромный луковичный купол, который, как хорошо было известно Марице, возвышался над унылой деревенской площадью, на которой располагалась церковь. Именно в ней Марица вышла замуж за Шандора Ковача-старшего. Та свадьба была одной из самых пышных в истории Надьрева. Крестьянское семейство Шенди считалось одним из самых богатых в районе, и этот брак объединил его с богатыми Ковачами. Немудрено, что свадебный разгул продолжался несколько дней.

Однако Марица вспоминала сейчас не о том человеке, который стал ее мужем в церкви, зыбко проступавшей перед ней своим куполом. Она мысленно вернулась к своему второму мужу. К тому, что остался в Будапеште. Она на мгновение задалась вопросом: а вот интересно, что он будет делать, когда вернется домой и обнаружит, что ее нет?

* * *

На следующее утро Марица проснулась от яркого солнца, которое прекрасно высветило весь тот объем работы, которую ей предстояло переделать. Когда они с Михаем накануне вечером добрались до места и вошли в дом – а теперь это был их общий дом, – уже смеркалось, и закопченные керосиновые лампы плохо освещали ее новое жилище. Но теперь она могла рассмотреть его как следует.

В доме напрочь отсутствовали порядок и аккуратность, которые можно было ожидать от человека «голубой крови», каким являлся Михай. Полы не были подметены, ковры покрылись плесенью, окна были все в пятнах грязи. Жена Михая умерла совсем недавно, но Марице при взгляде на обстановку в доме сразу же стало ясно, что Михай после ее смерти не делал ровным счетом ничего для поддержания порядка. В доме предстояло тщательно вычистить каждый угол, но Марица хотела перво-наперво избавиться от любой детали, которая могла бы напомнить об умершей. Для этого требовалось заменить все, от чайника до покрывала.

Марица схватила плетеную корзину покойной жены Михая, чтобы отправиться за покупками. Четверг был в деревне рыночным днем, и Марица понимала, что у нее есть прекрасная возможность не только присмотреть какие-то покупки, но и сделать кое-что другое, не менее важное.

Выйдя за ворота, она услышала гвалт в корчме при доме семьи Цер. Их с Михаем дом находился как раз через дорогу от корчмы, и Марица уже пожалела о том, что он так неудачно расположен. Михаю принадлежало в деревне несколько домов, некоторые из которых, как считала Марица, вполне можно было назвать настоящими особняками. Вне всякого сомнения, Марица предпочла бы жить в любом из них, чтобы только быть подальше от сброда, гомонящего в корчме. Однако в данной ситуации были и свои плюсы: дом Михая за номером 65 по улице Арпада находился всего в нескольких минутах ходьбы от дома тетушки Жужи, куда, как понимала Марица, ей предстояло заходить почти каждый день.

Ее браслеты зазвенели, когда она захлопнула калитку. Она приподняла свою длинную юбку и перепрыгнула через узкую канаву на деревенскую дорогу. От ее прыжка в разные стороны полетели мягкие брызги грязи. Неподалеку в тени тутовых деревьев, которые росли по обе стороны дороги, играли дети, забавляясь куклами из оберток кукурузных початков.

Многие из деревенских, проезжая мимо на своих телегах, оборачивались, чтобы посмотреть на нее и удостовериться, что это именно она, Марица. Они не верили своим глазам. Марица же, приняв беззаботный вид, шла вперед по своим делам. Она высоко подняла голову, словно стараясь расслышать тайну, которую ей шептали с небес. Когда в какой-то момент ее начали преследовать дворняги, мешая ей поддерживать свой имидж, она грозно шикнула на них и замахнулась своей корзиной.

Марица шла мимо знакомых ей с детства торговых лавок, мастерских и учреждений. Вот галантерейный магазин, где было сшито ее первое свадебное платье. Вот сельский магазин Фельдмайера, где она ребенком покупала засахаренные леденцовые палочки. А вот отделение почты и телеграфа, из которого сейчас, как и прежде, на улицу доносился стук телеграфного аппарата.

Когда Марица добралась до центральной площади, то увидела хорошо уже знакомое ей нагромождение деревянных прилавков, втиснутых на импровизированный деревенский рынок. Для передвижения по рынку специально расчистили несколько проходов, которые тем не менее были традиционно загромождены товарами, приготовленными на продажу. В воздухе стоял аромат различных специй. Около дюжины костлявых лошадей и мулов были привязаны к столбам, которые этим же утром были вбиты в землю возле колодца. Фургоны с товарами распрягли и подкатили поближе к продавцам. Продукты на продажу были разложены в больших свертках на длинном столе рядом со специальной скамьей для отрезания заказанных порций, а для дегустации напитков были расставлены наполненные вином бутыли. Некоторые детишки неприкаянно бродили между прилавками, другие играли в пятнашки на лужайке перед церковью. Прекрасная погода привлекла множество покупателей, и царила праздничная, почти карнавальная атмосфера, которую Марица хорошо помнила.

Базарный день был событием, которого жители деревни с нетерпением ждали всю неделю. Здесь никогда не продавали каких-либо экзотических товаров из Константинополя или Сараево, как можно было наблюдать на больших базарах в Кечкемете и Сольноке (хотя война существенно сократила масштабы и разнообразие продаж и на больших базарах). Обычно на деревенском рынке торговали разные мелкие коробейники, которые шли пешком по раскаленным дорогам Венгерской равнины, чтобы продать посуду, приспособления для шитья, растрепанные томики Библии или ванны для купания. Иногда цыгане продавали нотные листы – по филлеру[6] за штуку. Вместе с тем на рынке были и продавцы из числа своих, деревенских, торговавших разной мелочью, и как раз именно они больше всего и интересовали Марицу.

Все утро она придирчиво и педантично перебирала товары на прилавках. Она скрупулезно осматривала при ярком солнечном свете керамические горшки, заглядывала внутрь мисок, демонстративно хмурясь из-за их неподобающе низкого качества, скептически перебирала салфетки для рук, деревянные ведра, половники, декоративные кувшины. Она указывала на занозы, торчавшие из деревянных изделий, и на их необработанные торцы. Глаза всех торговцев и покупателей были устремлены только на нее. Она задавала вопросы так, чтобы всем был хорошо слышен ее будапештский диалект. Она прилагала максимум усилий, чтобы вытравить из своей речи малейший признак деревенского говора. Ни к кому конкретно не обращаясь, она произносила немецкие фразы и выражения, которым научил ее муж из Будапешта. После этого она всякий раз незаметно оглядывалась вокруг, чтобы посмотреть, осознали ли торговцы и посетители рынка, что она человек не их круга, и добилась ли она того, к чему стремилась.

К тому времени, как Марица ушла с рынка, она сделала все от нее зависящее, чтобы