Шрифт:
Закладка:
— Мия, бедное дитя! — воскликнула графиня. — Это немыслимо, что за ужас! Я не поверила своим ушам.
— Ваша милость… — с поклоном выговорила Мира.
Сибил схватила ее за руку, усадила в кресло, сама уселась рядом, не выпуская девичьей ладони. Несколько раз щелкнула пальцами в воздухе, и слуги разбежались — точно знали, что от них требуется.
— Ну же, дорогая, как ты чувствуешь? Не держи горе в себе!
Мира тоже поняла, что от нее требуется.
— Я так благодарна вам за сочувствие, миледи, — сказала она. — На нас напали из засады в Предлесье, около границы Нортвуда. Моего отца убили, а также почти всех, кто был с нами.
— Чудовищно! — воскликнула графиня и порывисто притянула Миру к себе. Вероятно, девушке предлагалось поплакать на плече, отороченном медвежьим пухом. Мира притронулась к плечу графини кончиком носа, немного выждала, осторожно отстранилась.
— Миледи, нам не следовало показываться вам в таком плачевном виде. Мы решились продолжить путь в Клык Медведя лишь потому, что обратная дорога чересчур опасна. Если вы будете столь добры и дадите отряд всадников, чтобы сопроводить нас назад, в Стагфорт…
Нет, нет, нет! — графиня энергично замотала головой. — Какая чушь! Я сама разберусь во всем! Мои люди обыщут Предлесье и изловят этих головорезов. Ты же, дитя, побудешь здесь, в безопасности. Я позабочусь о тебе.
Мира — не дитя, зимою ей исполнилось семнадцать. Сюзереном ее отца был граф Виттор Шейланд. Теперь он, выходит, ее сюзерен. Однако, нимало не смущаясь этим, Сибил Нортвуд принимала живое участие в жизни девушки, оказывала покровительство. Возможно, из-за древних корней Мириной родословной — графиня падка на громкие имена. А может быть, дело в матери Миры, умершей много лет назад, и в дочке графини — ровеснице Миры…
— Мой сюзерен — граф Виттор, — отметила девушка. — Ему следует узнать о том, что случилось.
Сибил пренебрежительно взмахнула ладонью.
— Он узнает, и непременно! Я пошлю гонца. Однако, девочка моя, ты ошибаешься, если думаешь, что Виттору будет до этого дело. Твой сюзерен женится. Наверное, он уже отбыл в Первую Зиму. Его ждут три недели беспробудного пьянства и малахольная принцесса в придачу.
Ах, да. Мира слыхала об этом. Все, что касалось свадеб, не очень-то интересовало ее и не задерживалось в памяти.
Слуга принес пару деревянных кубков, наполнил их пряной пахучей жидкостью. Графиня протянула один Мире:
— Ханти — лучшее лекарство для души. Выпей, дитя.
Не дожидаясь, Сибил выпила настойку одним залпом, довольно фыркнула, покраснела. Мира сделала несколько глотков. Горло обожгло, туман в голове стал еще гуще. Свой кубок графиня ткнула слуге, и тот вновь наполнил его.
— Теперь расскажи мне, как выглядели те, кто напал на вас?
Мира не знала этого. Она подозвала Гурона, воин рассказал:
— Их было не меньше дюжины, ваша милость. Они не носили никаких гербов, но одеты были похоже, не вразнобой. И вооружены одинаково — арбалеты и секиры.
— Стало быть, на лесных разбойников не смахивают?
— Нет, ваша милость. Оружие хорошее, и бились ловко. Все наши полегли в одну минуту.
— Отчего же тогда ты жив? — не без презрения спросила Сибил.
Гурон потупился и не нашелся с ответом.
— Может, и к лучшему. Ты сопроводил девочку. Одной ей было бы нелегко, — графиня отправила его взмахом ладони.
Не похожи на разбойников, — думала Мира. Это должно что-то означать, должно иметь смысл. Но было сложно понять — слишком туманно в голове, и слишком мало сил.
— За твоего отца — доброго рыцаря и благородного человека, — Сибил подняла кубок. — Радость и покой его душе.
Потом они очутились за столом, полным угощений. Было много мяса и рыбы, и мало хлеба. Ягодные соусы, какие-то травы, соленья. Все острое или пряное, как всегда в Нортвуде. Мира с трудом впихнула в себя пару кусков. Ее мутило от ханти, от запахов, от тусклого тумана. Графиня говорила с нею, и девушка старалась отвечать, хотя и с трудом понимала собственную речь.
Наконец, эта пытка окончилась — Миру проводили в покои. Служанке позволили провести ночь в комнате хозяйки, на случай, если что понадобится. Мне ничего не понадобится, — подумала Мира, — я лягу, закрою глаза и тут же исчезну. Она забылась, едва сомкнув веки.
Далеко за полночь девушка проснулась. Царила темень, лишь в небе за окном сияла Звезда и мерцали несколько огней на башнях. Но пелена пропала, огоньки виделись ясно, даже слепили. И все другое виделось ясно. Отец ушел следом за матерью. Теперь нет никого, я одна в темноте. Те, кто близок, уходят внезапно. Остается пустота. Я и есть пустота. Я — холодная тьма.
Мира ощутила слезы в глазах. Она плакала много часов или дней под тихое посапывание служанки. Спустя месяцы наступил рассвет, и Мира уснула, истратив на горе все свои силы.
* * *
В замке Нортвудов живет ученый медведь. Его имя — Маверик. Если бы Мира умела заводить друзей, с ним первым она свела бы дружбу.
Маверик — могучий огромный хищник, далеко за тысячу фунтов весом. Его когти длинней Мириного указательного пальца, голова — лобастая, широкая, как бочка, с добродушными круглыми глазками и влажным блестящим носом. Шерсть его меняет цвет каждый сезон, и сейчас, по весне, она сделалась роскошно изумрудной, искристой, словно шелк.
Маверик до неприличия умен. Если сказать ему: «Маверик, станцуй!», — он окинет тебя внимательным взглядом и, найдя в твоей руке рыбку или сахарную булку, примется кружиться на задних лапах, притопывая, покачивая влево-вправо тяжелой башкой и иногда неуклюже приседая. Когда ты засмеешься и не удержишься от возгласа: «Ай, какой молодец!», — Маверик повернется к тебе, раскроет пасть и красноречиво укажет в нее лапой. Тогда ты увидишь чудовищные дюймовые клыки и нежный розовой язычок.
Также медведь умеет кланяться на три стороны, колотить себя в грудь, тереть лапами глаза, будто плачет (последнее зверь непременно устроит, если спеть ему рыцарскую балладу). Он может даже притворяться мертвым, упав на спину! А еще, Маверик различает людей в лицо. Если входит Джонас — смотритель зверинца, — медведь садится на увесистую задницу и раскрывает пасть. При графе Нортвуде он чешет подмышки или покусывает брюхо,
