— Они погонятся за нами? — встревоженно спросил я.

— Погонятся? Нет, зачем же? — покачал головой князь. — Проследить, конечно, не преминут, ну да нам скрывать нечего. А на что другое… На что другое не решатся. Не должны…

Мне показалось, или в его голосе не прозвучало непреложной уверенности?

Между тем, аллея закончилась, «манамобиль» повторно свернул, и дворец вместе с его непоседливыми обитателями скрылся от нас за плотной стеной разлапистых темно-зеленых елей. Песочек, по которому мы ехали среди черных роз, снова сменился под колесами булыжной мостовой. Ни малейшей тряски, впрочем, не ощущалось — словно наш патриотичный «Москвич» не по выложенной разномастными камнями дороге катил, а скользил по гладкому льду.

Перемахнув по горбатому мостику через весело журчавший ручей — сами мы, напомню, двигались почти бесшумно, так что плеск воды был отлично слышен — «манамобиль» пронесся сквозь широко распахнутые ворота, как видно, обозначавшие границу усадьбы. И вот здесь князь будто бы малость расслабился. Не скажу, что до того мой спутник был так уж заметно напряжен, но теперь выдохнул, откинулся на спинку сиденья, даже глаза ненадолго прикрыл. Эй, а за дорогой кто будет следить, Пушкин? Или волшебная колымага сама знает, куда ехать?

Сама, не сама, но веки «водитель» скоро разомкнул.

— Пожалуй, сударь мой, настала нам с вами пора познакомиться поближе, — проговорил он, поворачиваясь ко мне. — Итак, позвольте представиться: князь Сергей Казимирович Огинский, начальник Московской губернской экспедиции IIIОтделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, полковник жандармского корпуса — к вашим услугам.

— Огинский? — невольно вырвалось у меня.

— Слыхали о моей персоне, не так ли? — хитро прищурился мой спутник. — И, небось, что-то нелестное?

— Нет, — мотнул головой я. — То есть… Просто мелодия такая есть известная — полонез Огинского называется. Ну, в смысле, как есть… — стоп, что это я такое несу?! Вот же дурак: не из того мира реалию приплел…

— Полонез? — заинтересованно приподнял брови князь. — Забавно… — усмехнулся он. — Нет, в нашем роду спокон веку на ушах медведи топтались. На обоих, русский на одном, польский на другом. На заре жандармской карьеры у меня, правда, как раз оперативный псевдоним был — Композитор. Должно быть, в насмешку данный… Ну да о сем не нынче, — прогнал прочь с лица улыбку полковник. — Вас то, сударь мой, как звать-величать?

— Владимиром, — назвался я. И, помедлив, уточнил: — Владимир Леонидович Зотов… э… к вашим услугам!

— В самом деле, Зотов? — нежданно удивился Сергей Казимирович. — Только не говорите, что приходитесь родным сыном графу Леониду Зотову!

— Не стану, — поспешно мотнул головой я. Не хватало еще за самозванца сойти! — Однофамильцы, наверное, — и дернул меня кто-то за язык добавить: — Тут вообще много похожих на наши фамилий.

— Вот с сего места, пожалуйста, поподробнее, — тут же ухватил самую суть моей проговорки ушлый жандарм — сразу видно, профессионал. — Где «тут» и которые — «ваши»? Заодно уж и про загадочный полонез моего имени проясните.

— Ну… Тут такое дело… — кляня себя за неосторожность, пробормотал я. — Видите ли, господин полковник… — из всех возможных данное обращение к собеседнику показалось мне почему-то наиболее уместным. — Я это…

— Не юлите, сударь, — поморщился Огинский. — И так ясно, что вы такой же чухонец, как я китаец. Так что давайте-ка правду. Не бойтесь: хуже, чем в Воронцовском подвале — из которого, напомню, именно III Отделение вас вытащило, в моем, особо отмечу, лице — так вот, хуже, чем там, вам теперь уже точно не будет, так что говорите смело!

Хм… «Не будет хуже» — совсем не значит «не станет столь же хреново». У этого III Отделения, небось, тоже подвалы имеются, да еще и покруче Воронцовских!

С другой стороны, если молчать, как пень, перспектива оказаться в этом самом подвале как раз и нарисуется. Начать что-то сочинять — еще хуже: здешних порядков я знать не знаю, сразу же на чем-нибудь проколюсь.

Да и судьбу товарищей по несчастью нужно прояснить — а без сотрудничества с князем тут никак не обойтись…

Эх, будь что будет!

— Видите ли, господин полковник… — повторил я. И заметив на лице собеседника недовольную гримасу, торопливо продолжил: — Вы совершенно правы — никакой я не чухонец. Даже не очень понимаю, что слово-то это означает — хотя звучит обидно. Дело в том, что я… Как бы это понятнее объяснить… По ходу, я из другого мира. Нет, не с Марса или Венеры, как тут один умник предположил. С Земли. Но не с этой. Хотя у нас там и Москва своя есть, и Огинские, вон, в истории отметились… Только вот магии нет — разве что в сказках да в фэнтези…

* * *

— Я и сам понимаю, что в такое невозможно поверить, — закончил я свой недолгий, но эмоциональный рассказ. — Но честное слово, я не вру! И никакие коварные злодеи мне этого в голову не вложили, готовя к допросу — все правда!

Оставив позади окружавшие имение Воронцовых густые ельники, ехали мы теперь посреди широких цветущих лугов. Причем справа от дороги преобладали голубые тона — там росли не то васильки, не то колокольчики, а слева превалировали оттенки красного — неужели, маки?

— Ну, ежели бы к допросу вас и впрямь наставляли, вы бы о сем и не подозревали, искренне принимая навязанные басни за чистую монету, — задумчиво проговорил Сергей Казимирович.

— Не верите… — вздохнул я. — Ну так найдите тех, кого захватили вместе со мной, спросите их! Светлану Каратову, Кирилла Мазаева, Санька… Александра Сорокина! Дарью Карпенко… Не могли же нас всех одинаково закодировать!

— Во-первых, запросто могли, — невозмутимо заметил князь. — Во-вторых, искать станем непременно. Уже ищем. Ну и, в-третьих, почему вы решили, сударь, что я вам не верю? Ровно наоборот. Для обывателя рассказ ваш, конечно, прозвучит фантастически, но нам в III Отделении и не с таким доводилось сталкиваться. А что касается мира-донора — мира без Ключа — то в архивах Собственной Его Императорского Величества канцелярии немало найдется документов, прямо или косвенно о нем свидетельствующих. Строжайше засекреченных, конечно, но по долгу службы с некоторыми из них мне доводилось работать. А вот недоброжелатели графа Воронцова, кои, может, были и не прочь сжить со свету его юного наследника, вернее всего о таковых бумагах и не подозревают… Так что, сударь, ваша история для меня не сказать чтобы вовсе не удивительна, но вполне правдоподобна. Из сего и станем исходить.

— У-ф-ф… — облегченно перевел дух я. Кажется, на этот раз обойдется без пыточного подвала. — А можно задать вопрос? — решил я ковать железо, пока то горячо.

— Задать — можно, — кивнул Огинский.

— Что будет со мной дальше? — выпалил я. — Ведь правильно понимаю: я арестован?

— Арестован? — слегка нахмурился полковник. — Вовсе нет. Аресту подлежит подозреваемый в преступлении, а вас, сударь, в чем прикажете обвинить? Молодой граф Воронцов погиб от, ежели можно так выразиться, руки холопа. Как верно заметил поверенный его отца, холоп — вещь, он неподсуден. То, что в результате у вас свелась с чела печать (случай, конечно, сам по себе уникальный), здесь ровным счетом ничего не меняет…