— Как ты, мастер? — в голосе Петра проскочили нотки искреннего сочувствия. — Я уже было тревожиться начал.

— Меня уже опаска взяла, что так и сдохнешь в себя не придя, мастер — решил проявить заботу и Ганиус. — Уж больно откат сильный!

— Не дождёшься! — Герхард заскрипел зубами от злости и решил её сорвать на толстяке. — Ты почему Око сущности бросил? Ты хоть знаешь, что верховный отец–эконом с тобой за его утерю сделает?

— Так не потерялся кристалл то, — выпучил глаза Ганиус. — Вон он, на дороге лежит!

— Как лежит? — Герхард, не веря своим глазам, посмотрел в указанном направлении. — Как ты ухитрился его с собой утащить?

— Так это не он, мастер, — подошёл к магу Невронд. Десятник был хмур и невесел. — Кто–то неведомый расстарался. Русин первый очнулся. Так он сказывает, что мечи и камешек этот уже на дороге лежали, в кучу сваленные. — Невронд помялся, переминаясь с ноги на ногу и, недовольно добавил: — А арбалетов нет.

— Кто расстарался? — Не понял Герхард, вглядываясь в потухшие глаза Невронда. — Ты в своём уме, десятник?! Кто тут мог для нас расстараться?! — последние слова маг уже буквально проорал, выплёскивая на воина поднимающийся в душе страх.

— Неведомый, — упрямо набычившись, повторил тот и вновь уже с каким–то упрёком добавил: — А арбалетов нет!

— Да Лишний с ними, с арбалетами, — влез в перепалку Ганиус, брызгая слюной. — У меня два кристалла из кошеля пропало! И Петра вон тоже обнести успели! Ворюга этот неведомый, так то! Тать и ворюга!

— Что?! — похолодев, Герхард лихорадочно сунулся за пояс. — Да чтоб ему Вопящим стать! — бессильно выругался маг, вынув из кошеля лишь один камешек. — Ишь чего удумал; ржавые мечи на камни мажеские менять! Да чтоб ему всю оставшуюся жизнь с айхи по соседству жить!

— У моих воев снаряга справная, мастер, — обиделся Невронд. — Я за этим строго слежу. Не забалуешь!

— И что?! — и не подумал успокаиваться Герхард. — Много ты ими без амулетов и кристаллов навоюешь? Да нас ещё издали выжгут или в лёд втопчут! — маг повертел оставшийся кристалл в руке, узнал в нём близнеца, полученного от Яхима и, сжав камень в кулаке, помрачнел: — А Вельд уже далеко ушёл и на месте не стоит! Беда!

— И что делать теперь, мастер? — Невронд с сочувствием посмотрел на разом постаревшего мага. — Может вернуться назад, попробуем? Всё равно, на выходе из города Никонт с перевёртышем мимо нас не пройдут.

— Про Никонта и Ратмира забудь, — невесело отмахнулся адепт воды в ответ. — Им в тронный зал живыми хода нет. Неважно почему, — пресёк маг на корню вопрос десятника. Ганиус гаденько усмехнулся, соглашаясь. — Просто не дойдут и всё. Только нам от этого не легче. Ритуал то Вельд пройдёт без нашего присмотру. А этого ни мне, ни тебе не простят, — Герхард проникновенно заглянул воину в глаза и добавил: — Даже если перевёртыша сразу на выходе из города переймут, и он никаких дел натворить не сможет — не простят.

Сунув камешек в кошель, Герхард прошёл мимо понурившегося десятника на дорогу, присел возле Ока сущности, зачем то погладил его и, повернувшись к Невронду, сказал: — Вдогонку надо идти, десятник. Напасть внезапно и в рукопашной сойтись. Авось не успеют Ратмир с Матвеем в ход свои камешки пустить.

Невронд обречённо кивнул. По лицу десятника было прекрасно видно, что в успех такой рукопашной он совсем не верит.

— Хорошо хоть Око сущности не пропало — продолжил, взяв в руки кристалл, маг. — С ним я точно буду знать, где этот змеёныш находится.

Герхард замер на мгновение, сжав камень в руках. По лицу мага промелькнуло недоумение. Открыв глаза, он отложил в сторону Око, вновь достал из кошеля близнеца, сжал в руке и неожиданно для всех улыбнулся.

* * *

Незнакомец был странный. Гонда таких сроду не видел. И дело было даже не в том, что из своей одежды на нём были лишь замызганные порты, да диковинные кожаные сандалии, надетые на босу ногу. В своём доме чай и гостей, судя по всему, не ждал. Хочется ему полуголым ходить — кто запретить может? Поражало лицо. Хозяин, судя по наметившимся на лбу морщинам, был не молод, а лицо гладко выбрито. Не бороды тебе, ни усов, словно у сопляка малолетнего! И на голове волос мало. Стрижены коротко, неровно, словно коза блудливая общипала. Смех, да и только! Вот только смеяться над ним, пожалуй, и Бакай бы не рискнул! Очень уж взгляд у него был нехороший. До костей пробирал!

— Ну что встал столбом? Ты об меня глаза сейчас протрёшь! — хозяин, особо не церемонясь, подтолкнул Гонду к видневшейся в полумраке двери. — Ступай в хату, гость незваный. Чего в сенях у порога торчать!

— Засов бы накинуть хозяин, — немного отдышавшись, смог, выдавить из себя юноша. — Там эти. Ну…

— Да нет там уже никого! — не дослушав, отмахнулся мужик. — Да и засова тоже нет. Мой домишко тут все стороной обходят, — со вздохом пожаловался он Гонде. — Уж я кличу, бывало, кличу, а всё попусту! Убегают без оглядки, хвосты поджавши! А тут ты! Видать вспомнил обо мне Многоликий!

Входить в дом Гонде решительно расхотелось. Изнутри поднималась странная уверенность в неправильности происходящего. Сердце сжалось в тревожном предчувствии. Вот только деваться было некуда. Дорогу к выходу перекрывал хозяин, а в узкое оконце в сенях разве что руку просунуть можно. А за пазухой даже ножа (чтоб Абашеву за кромкой с Лишним повстречаться!) нет. Нехотя, словно невольник в каменоломню, Гонда открыл дверь.

В жилище отшельника оказалось неожиданно уютно. Напротив, мягко обволакивая вошедшего теплом, весело потрескивала дровами печка. В горниле, распространяя по комнате дурманящий запах, задорно булькал чугунок. Слева возле окна, добротный дубовый стол и два табурета, вместо привычной лавки. Рядом кованый сундук. Справа непривычные для крестьянского дома полки с книгами и свитками и громоздкий, явно иноземный шкаф с толстыми резными дверцами покрытыми тёмным лаком. На крашеном дощатом полу, разукрашенные узорами шерстяные половички. Под высоким так же крашеным потолком, завис, ярко сияя, светоч.

— Ну что опять встал? Проходи, — подтолкнул Гонду в спину вошедший следом хозяин. — Седай за стол. Снедать будем.

Гонда, покосившись на пол, снял грязную обувку. Ноги сразу утонули в чём–то донельзя тёплом и мягком, прошёл к столу, сел возле окна, поставив рядом предусмотрительно захваченные сапоги.

Хозяин, между тем, быстро закрутился по хате, сбирая на стол. Выставил глиняные кружки, выйдя в сени, принёс две миски с огурцами и куриными яйцами, бухнул на скатерть полгорбушки ржаного хлеба, вновь вышел в сени, вернувшись с запечатанной баклажкой и, наконец, вооружившись ухватом, поставил на стол булькающий котелок.

Гонда сглотнул, почувствовав, как в тугой узел сплетаются кишки, решившие напомнить о себе.

Мужик, присев напротив, одним движением ловко наполнил обе кружки до краёв, при этом не расплескав не капли и тут же опрокинул одну себе в рот, удовлетворённо крякнув.