наш с Ари друг. Он кричал на свою девушку, и вдруг откуда ни возьмись появились китайцы и растоптали его. Видимо, китайцы не любят, когда кто-то грубит или буянит на их территории.

Мы отправляемся на рыбный рынок, где нет угрей. Потом в ресторан - ничего. Нам обоим нужно быть в другом месте через час, но обложка уже просрочена. Мы проходим мимо ресторана и видим угрей, плавающих в аквариуме в витрине.

Я захожу внутрь и прошу поговорить с владельцем. Это коренастый китаец в стильном старом костюме. Я спрашиваю его, могу ли я купить угря. Он отвечает, что нет.

Я спрашиваю его снова: сто долларов за одного живого угря.

Он заводит руку мне за спину и выпроваживает меня на улицу. Он не смотрит на меня.

Мы выходим на улицу, и он начинает возвращаться в ресторан.

"Минуточку, я хочу купить угря. Сколько вы хотите?"

Он качает головой, по-прежнему не признавая моего существования. Он не смотрит мне в глаза. Он считает меня белым призраком.

"Я дам вам двести пятьдесят за угря".

Никакого ответа. Он качает головой и ходит по кругу. Я начинаю злиться. Я хочу, чтобы он хотя бы посмотрел на меня. Я не забыл о своем друге, которого избили здесь две недели назад, но этот парень слишком груб, и я этого не потерплю. Он должен хотя бы посмотреть на меня, прежде чем я уйду. Ари выглядит очень нервным, так как вокруг собирается толпа.

Я уже почти потерял дар речи, когда сзади подошла маленькая старушка и потянула меня за рукав. Я думаю, что она собирается сказать мне, чтобы я был осторожен, но она шепчет: "Вы хотите купить угря? Идите за мной".

Так и сделали. В одном из переулков у нее есть небольшой рыбный магазинчик. В аквариуме с карпом, похожим на плесень, на дне прилипли три живых угря. Поймать угря в сачок непросто, так как пузырьки воздуха поднимаются к поверхности и закрывают обзор. Невозможно разглядеть их темные формы, скользящие по дну. У нее уходит целая вечность, но в конце концов ей удается поймать одного. Я даю ей сто долларов, и мы мчимся к машине с угрем в ведре.

Мы с Ари оба опоздали. Нам нужно сделать это быстро. Мы доезжаем до Нижнего Ист-Сайда и выходим из машины. Я выбрасываю умирающего угря на тротуар. Он медленно уползает. Ари пытается его сфотографировать, но он обвивается вокруг себя. Потом начинается дождь.

Я спрашиваю, можем ли мы сделать это у меня дома, и Ари отвечает: "Да, мы можем снять это на подоконнике".

Мы мчимся к моему дому, нелегально паркуемся и взбегаем по лестнице. Угорь покрыт грязью с тротуара, и я иду в ванную, чтобы смыть ее.

В центре я держу угря. Сейчас он совершенно мертв и безжизнен, просто мертвая дискета, но когда на него попадает одна капля воды, он оживает!

Если вы не проходили через это, вы не можете даже представить, насколько силен угорь. Он пытается укусить меня. Его пасть, полная бритвенных зубов, проносится мимо моего лица. К тому же вода сделала угря таким скользким, что я едва могу удержаться на ногах. Но дело не в скользкости, а в невероятной силе угря. Моя рука болтается, пытаясь удержать его, а я никак не могу отпустить это живое, ползучее существо в своей квартире. Слизь неистребима, и ее никогда не отмыть. Придется съехать.

Угорь впивается мне в лицо, когда я ударяюсь спиной об угол двери ванной.

Я держусь за жизнь.

Ари слышит грохот, доносящийся из моей ванной, и подходит к двери как раз в тот момент, когда я хватаю угря за шею обеими руками. Я вижу, как белеют радужные оболочки глаз Ари, пока я душу угря до смерти. Это занимает много времени, и я продолжаю дольше, чем нужно, чтобы убедиться, что он мертв.

После этого я чувствую себя ужасно.

"Вы считаете, что душить угря - это плохо?"

"Нет, если мы никому не скажем", - говорит Ари.

Мы кладем угря на подоконник и делаем пять или шесть снимков. Выглядит неплохо. Ари расходится, а я иду в ванную, чтобы вымыть руки, но слизь не отходит, и ванная комната покрыта угревой жижей, которая, кажется, становится только сильнее, если налить воды.

Не в силах оторвать его от рук, я хватаю полотенце и выбегаю из дома, неся полотенце. Когда я возвращаюсь домой вечером, угря уже нет. Его нет на подоконнике, где мы его оставили.

Позже, около десяти вечера, когда я иду на Седьмую авеню, я вижу его в канаве в пятидесяти ярдах от моего дома.

Угорь Распутин был еще жив на подоконнике. Упав с четырех этажей и поднявшись на шесть ступенек обратно на уровень улицы, он прополз по водосточной трубе почти до самой Седьмой авеню, прежде чем окончательно погибнуть.

38. Он никогда не парил над землей

 

Он чувствовал себя с теми осколками группы, которые остались, просто ужасно.

Дуги ушел. Рибот ушел. Мы с Эриком так часто спорили о писательском кредите, что я просто не мог больше этого выносить.

Таким образом, это были Курт и Рой на тромбоне и саксофоне, Э. Дж. Родригес на перкуссии и Эван на фортепиано. Нам нужно было найти людей для игры на бас-гитаре, барабанах и гитаре для летних туров, которые должны были поддержать выпуск Voice of Chunk в Европе. Я начал расспрашивать людей и получать списки имен.

У нас были пробы. Болезненные пробы.

В нем чувствовалась грусть и некая доля злости, потому что в какой-то момент все в старой группе глубоко любили друг друга, а новая группа не очень подходила друг другу.

Может быть, я не Грегг Попович, потому что его игроки, какими бы жесткими он ни был по отношению к ним, любили его, когда уходили или казалось, что любили. А это, к сожалению, было не так.

 

-

Эта группа: Рой Натансон на саксофоне. Рой - еврей, белый и гей. По крайней мере, в свое время он был геем, но оказалось, что это не так. Кертис Фаулкс на тромбоне. Кертис - застенчивый джентльмен, чернокожий и прекрасный музыкант. Конечно же, добрый и милый Эван Лури, мой брат, который тоже гей, на фортепиано. Брэндон Росс на гитаре. Брэндон - худой чернокожий парень с красивым лицом. В нем есть что-то вроде элегантности, вот только его дреды ужасно пахнут. А еще кажется,