— А я не купец, Наоми. Свое золото я привык отбирать силой. Но мир, кажется, меняется».

***

— Моя младшая сестра Ханами выходит замуж, — твердым голосом произнесла Наоми и обвела взглядом сидящих вокруг женщин. — Будет скромная церемония в кругу нашей семьи.

Семьи. Забавно. Она говорила, сохраняя каменное выражение лица, и не позволила себе улыбнуться даже краешком губ. Этому она научилась у Такеши, и теперь для нее не было навыка ценнее.

— Вы не позовете даже гостей? — удивительно, но столь бестактный вопрос принадлежал не Како-сан, которая, предложив для сплетен и обсуждений любопытную весть, скромно удалилась в тень.

Она сосредоточилась на вышивке и не принимала участия в беседе, лишь лукаво улыбалась тонкими, яркими губами.

— Ханами все еще носит траур по нашему отцу, — вскинув голову, с дерзким огоньком в прямом взгляде сказала Наоми, и никто не посмел продолжить расспросы.

Беседа вскоре вернулась в гораздо более мирное русло: обсуждали ткани, цвета и набивные узоры для пошива новых кимоно, воспитание детей, недавние произведения японских поэтов в жанре вака*.

Наоми продолжила прерванное чтение, и безуспешно пыталась сосредоточиться на иероглифах перед глазами. Они никак не хотели складываться в слова, а слова — в осмысленные предложения.

Внутри себя она кипела от раздражения. Ее больше ни о чем не спрашивали, но Наоми и чувствовала обращенные на нее косые взгляды, и улавливала негромкие перешептывания за спиной.

«Это будет со мной всю жизнь, — подумала она с горечью. — Я идеально подхожу Такеши. Он убил брата, я — отца».

Их женское уединение было нарушено тихим шелестом раздвинутых створок. Показавшаяся в дверях служанка сказала, что Такеши-сама просит Наоми-сан присоединиться к нему для трапезы.

Наоми вздернула брови. Ей было нелегко смириться с тем, что на различных торжествах, подобных грядущему, когда собираются вместе представители большинства японских кланов, мужчины и женщины проводят дневное время раздельно. Раздельно проходят также и трапезы.

Она воспринимала это как некое унижение женщин. Ведь пока мужчины обсуждают по-настоящему значимые вещи и, без всяких преувеличений, решают судьбу страны, женщины проводят время за вышиванием, чтением и напрасными разговорами.

Сопровождаемая взглядами — как удивленными, так и нарочито-насмешливыми, — она покинула комнату с пылавшими щеками и вслед за служанкой прошла извилистыми коридорами, пока не оказалась напротив спальни, которую они заняли в поместье Татибана.

Такеши ждал ее, сидя за низким столиком и быстро черкая что-то на пергаменте. Он хмурился и выглядел задумчивым, глубоко погруженным в себя. Он коротко взглянул на нее, подметив раскрасневшиеся щеки и сверкающие глаза, и вопросительно приподнял брови.

— Отец и Ханами, — Наоми махнула рукой. Обсуждать это она не хотела.

Такеши пожал плечами и протянул ей свиток:

— Прочти.

Наоми опустилась на футон рядом с ним и протянула руку.

«Соглашение о союзе между Асакура-но Ёритомо и Минамото Хоши», — произнесла она, едва развернув свиток, и окинула мужа пристальным взглядом.

— Составил Дайго-сан, — коротко сообщил Такеши, не прервав своего занятия. — Надеюсь, не увидим там между столбцов упоминания того, что вместе с поместьем Токугава клану Асакура отходит еще и половина земель Минамото, — он фыркнул.

— А что, такое уже бывало? — заинтересовавшись, спросила Наоми.

Бушевавшая внутри нее буря постепенно утихала, злость и раздражение сменялись глухой тоской — так случалось всякий раз, когда она вспоминала отца и сестру.

— Когда младших императорских детей отсекли от наследования и лишили статуса принцев крови — с чего и начался клан Асакура, между первым его главой и Императором было также подписано соглашение. Когда советники Императора прочитали его внимательнее, то увидели, что должны Асакура десятую часть казны, — лицо Такеши хранило непроницаемое выражение, но глаза улыбались.

Наоми, которую рассказ мужа отвлек от переживаний, рассмеялась в голос. Сложно представить, что советники — ученые люди! — допустили такую нелепую ошибку. Она сосредоточилась на чтении и внимательнейшим образом просмотрела свиток три раза, прежде чем отложила его в сторону и взглянула на Такеши. Тот, окончив писать, смотрел на нее уже некоторое время и по выражению лица угадывал, какой из разделов она читает.

— Такие соглашения часто составляются? — не утерпев, спросила Наоми.

Она ничего об этом не знала. Отец никогда не говорил о чем-то подобном, и до этой минуты она даже никогда не задумывалась, что некоторые браки заключаются также и на бумаге.

— Когда брак скрепляет союз между кланами — всегда. Но в нашем клане они редки. Раньше Минамото заключали браки внутри клана. Моя мать приходилась отцу дальней родственницей, также как и бабушка — деду. А вот мать бабушки была из Фудзивара.

Наоми вдруг сделалось горько. За словами Такеши, по обыкновению, стояло гораздо больше, чем произнесено вслух. Раньше браки заключались внутри клана — до того, как его старший брат истребил весь клан. И теперь традиция, которой следовали не меньше двух сотен лет, исчезла. И неизвестно, возьмет ли она когда-нибудь свое начало вновь.

— Асакура хотят назначить своего управляющего поместьем, — произнесла Наоми, размышляя вслух. — Это странно, ведь до свадебной церемонии пройдет еще не меньше шестнадцати лет. И они на самом деле хотят управлять всеми делами клана эти годы?..

— Семнадцати, — поправил ее Такеши. — Церемония состоится после семнадцатого дня рождения Хоши. Я исправлю это в соглашении.

— Тогда лучше сразу после двадцатого… — грустно улыбнулась Наоми. — Я не уверена, что смогу отпустить ее и в двадцать пять лет.

Такеши скрыл за усмешкой быструю улыбку. Привязанность его жены к их дочери была и впрямь невероятно сильна. Он слышал, что некоторые называли ее излишне сильной, чрезмерной. Он сам думал так какое-то время после их ссоры, когда Наоми отказалась ехать к Татибана без Хоши. Она хотела взять с собой обеих девочек — и дочь, и Томоэ. Разумеется, об этом не могло быть и речи; Такеши так и сказал. Наоми в тот день кричала на него, чего не позволяла себе, кажется никогда. А потом расплакалась, что было еще хуже, и рассказала, наконец, как ненавидела и презирала себя за рождение девочки, в то время когда клану нужен наследник, и чувствовала себя бесконечно виноватой; как отворачивалась от дочери, отказывалась кормить ее грудью, как не могла на нее смотреть.

У нее случилась сильнейшая истерика; Наоми не могла связно говорить и захлебывалась словами, и Такеши пришлось насильно давать ей саке и успокоительную настойку. Ночью, всматриваясь в ее смятенное даже во сне лицо и вслушиваясь в тихое дыхание, он пообещал себе, что никогда