Шрифт:
Закладка:
А в Замоскворецком районе уже Советская власть. Самая настоящая власть! На втором этаже штаба сидел Косиор и энергично строчил предписание за предписанием:
«...Открыть продовольственные лавки и ни под каким видом не повышать цены.
...Вывести в ночную смену всех пекарей, к утру выпечь хлеба достаточно, чтобы обеспечить всех жителей района по норме.
...Разгрузить на Павелецкой дороге стоящие несколько дней вагоны с картошкой и капустой, наладить их распределение прямо около заводов.
...Фабрично-заводским комитетам выделить людей посолиднее, вооружить и послать как милиционеров в наиболее угрожаемые места. Обязательно на Даниловку, Павелецкий рынок, где сосредоточена вся босота...»
Ах, как славно идут дела!.. И может быть, действительно прав Аросев и удастся обойтись без артиллерии? Вот сейчас еще нажать, как можно скорее нажать, взять Кремль, Думу, штаб округа... И тогда — всё!
Веселое настроение у Штернберга сразу же исчезло, когда Аросев позвонил из Совета и мрачно сказал:
— Тут решили пойти на перемирие, Павел Карлович.
— Какое перемирие? Да вы что там, с ума, что ли, сошли? Я собираюсь вас уговорить ни под каким видом не сокращать военные действия на ночь, а вы — перемирие! Что-то бредовое!
— Павел Карлович, я думаю так же, как и вы. Но профсоюз железнодорожников — ВИКЖЕЛЬ — предъявил ультиматум, грозит приостановить все железнодорожное движение в стране. Наше преимущество настолько очевидно, что Руднев и Рябцев, вероятно, согласятся прекратить войну. И надобно подобрать раненых и отправить в госпитали. Юнкера не дают даже подползти к раненым красногвардейцам и солдатам... Словом, здесь решили объявить перемирие на сутки, начиная с двенадцати часов ночи. Я вам сообщаю распоряжение штаба: передать на все позиции, что в двенадцать ночи прекращается огонь по всему фронту. С тем чтобы сразу же начать переговоры о полном прекращении огня и признании перехода власти к Совету. Значит, приказ я вам передал. А все остальное, что надо делать, — не мне вас учить... Теперь я думаю, что был неправ в споре с вами. И дело может дойти до необходимости крайнего...
— Может. А могли бы и обойтись...
В комнатке штаба все затихли, слушая разговор Штернберга с Аросевым. И когда он положил трубку, все поняли, что произошло. Штернберг устало махнул рукой, останавливая поток вопросов, негодования, недоумения...
— Товарищи! Ну не можем и не будем вести сепаратную политику. Что мы тут — отделимся от Москвы и объявим самостоятельную Замоскворецкую республику? Конечно, страшная ошибка. Она будет стоить очень дорого. Передайте на позиции приказ Центрального штаба. А самим укрепляться на рубеже остоженских позиций. И попросите приехать сюда Добрынина. Надо считаться с тем, что эти сутки могут нам принести много неприятного...
Неприятное началось сразу же. Сообщили: по Павелецкой дороге пришел в Каширу эшелон казаков. Идут с фронта по вызову штаба Московского военного округа — Рябцева, значит. Дальше Каширы эшелон не пошел: большевики-железнодорожники не пустили. Казаки выгрузились и идут на Москву в конном строю. По Каширскому шоссе. Через сколько же времени они могут подойти к окраине города? К утру, пожалуй, подойдут... А если не торопятся, то к середине дня. Отдохнут и по команде Рябцева кинутся на Замоскворечье с тыла... Вот тебе и конец этого перемирия!..
Маленький моросящий дождь перешел почти в ливень. Штернберг позвонил на Даниловскую мануфактуру, на фабрику Цинделя, на фабрику Ферейна, чтобы красногвардейцы пешком, а лучше — на грузовиках отправлялись в Нижние Котлы и там на полверсты повыше Даниловской мануфактуры начали отрывать окопы. И туда же подбросить хотя бы полдюжины пулеметов...
Файдышу пришла мысль: послать навстречу казакам Володю Карпова...
— Карпов — студент Коммерческого. Он — большевик, боевой парень, командует у нас отрядом.
— Он что, такой агитатор превосходный?
— Да больше чем агитатор! Он — казак сам! Коренной казак, с чубом и всеми казацкими выкрутасами. И веселый! Вот его навстречу, а?
— Дайте ему автомобиль, и пусть едет по шоссе навстречу. А окопы у Котлов копать и сразу же занимать людьми. Хотя бы пару трехдюймовок туда. Хорошее начало для перемирия! Но, товарищи, действительно надо использовать перемирие, чтобы все, кто может, спали и отдыхали. Потому что перемирие это липовое и нам потребуются силы.
Рано утром Штернберг поехал на Тверскую в ВРК. Не доверяя никакому перемирию, добирался кругом, по пути заглянул на родную Пресню. Пресненцы тоже вовсю ругали перемирие. Ценой больших потерь им удалось выйти на Кудринку, занять Садовую, подойти по Никитской почти вплотную к Никитским воротам, где окопались юнкера. Еще немного — и удалось бы повернуть на бульвар, а там рукой было подать до Александровского училища. А сейчас все надо будет начинать сначала...
Что из переговоров ничего не выйдет, в этом на Пресне никто не сомневался.
В бывшем доме генерал-губернатора Штернберга встретило мрачное раздражение! Не было никакого согласия между членами ВРК. Как и Штернберг, Аросев, Усиевич и многие другие считали, что Комитет общественной безопасности тянет время, надеясь на подход с фронта войск, верных Временному правительству.
— Ну, это у них навряд ли получится, — говорил Штернбергу Максимов. Начальник разведки был, как всегда, выбрит, начищен, в галстуке. — На всех близких к Москве железнодорожных узлах наши предупреждены и эшелоны не пропустят. Да и нет у Керенского никаких войск. Все это — чистая липа! А вот к нам из Павлова-Посада, Клина, Орехово-Зуева, Шуи и других городов все время подъезжают отряды красногвардейцев. И из Питера должна подъехать поддержка. Есть уже решение ЦК поддержать москвичей. А ведь могли, Павел Карлович, к тридцатому, к сегодняшнему дню, кончить!
— А сейчас? Что думает тридцать третья комната о перемирии?
— Тридцать третья комната, товарищ профессор, считает, что перемирие надо кончать. По моим данным, юнкера и не собираются капитулировать. Они подтягивают резервы, формируют новые отряды. Уже до того Руднев дошел, что из гимназистов организует отряды. Мерзавец! А потом станет кричать, что большевики
