Просто лежал с открытыми глазами до середины ночи и смотрел, как в гардеробной, за тёмными матовыми перегородками всё ещё стоят коробки с вещами Леры.

Нет, я ей их так и не отправил. Не смог. И ни то чтобы не пробовал. Я всё-таки разузнал её новый адрес, отправив по следу девушки, как долбанный сталкер, ищеек. А потом дважды вызывал курьера, чтобы уже навсегда закрыть эту главу своей жизни, но у меня ничего не вышло.

Я малодушно сдал назад, а потом как дурак и чёртов слабак, сидел на полу собственной спальни, пил и полировал взглядом эти коробульки, не зная, что же всё-таки делать с ними и как быть дальше.

А потом, как в угаре…

Не единожды за прошедшие мимо меня дни я ловил на себе заинтересованные женские взгляды. Пару раз даже криво-косо, но получилось улыбнуться в ответ. Изо всех сил пытался уговорить себя на что-то большее, чем простой флирт, но нужного эффекта не достиг. Однажды, грешным делом, даже задумался о том, чтобы облить какую-нибудь случайную жертву духами Леры, а затем задёрнуть в спальне шторы и выключить свет. А дальше окунуться в иллюзию. Но стопорился колом, когда начинал представлять себя рядом с чужим, ненужным мне телом. Да, чувствам и восприятию я мог навешать лапши на уши, но мозгом я бы всё равно понимал, насколько низко пал.

И уже в следующее мгновение от таких мыслей меня форменно передёргивало, и гадкий привкус горечи разливался во рту. Я не хотел даже пытаться.

Может быть, однажды…

А потом и это отходило на второй план, стоило мне только представить, что Лера, моя чистая и светлая девочка, могла бы точно так же стирать из своей памяти воспоминания обо мне. Но ещё хуже мне становилось от всего лишь одного предположения — она может узнать о том, что я пытался её вытравить из себя.

И как ей будет больно от этого…

Я не хотел, чтобы она страдала. Я хотел, чтобы она была счастлива. Пусть уже и без меня.

Звуки классической музыки в салоне стихают, и я слышу монотонный сигнал входящего вызова. На этот раз это Хан. Ветрова я со вчерашнего дня кормлю завтраками и обещаниями перезвонить. И да, я знаю какой пойдёт разговор, но всё-таки понимаю, что ответить надо. Хоть и смертельно не хочется.

— Слушаю, — принимаю я звонок.

— Ну ты и сода, Шахов, — ворчит Марк и вздыхает словно кисейная барышня.

— Чой-то?

— Гасишься.

— Просто был занят, завалы разгребал за пропущенную неделю. Имею право, — на искусственном веселье выдаю я.

— Ладно. Допустим. Завтра тебя ждать?

— Нет, — рублю я.

— Почему?

— Потому что я буду занят, — я беззастенчиво вру, так как с понедельника впахивал, словно вол, и все рабочие вопросы давно уже порешал. А теперь мне хотелось просто лечь где-нибудь в тёмном месте и благополучно сдохнуть.

А не вот это вот всё — любоваться на друзей, да ещё в компании их расчудесных жён.

— Девчонок отправили к тебе в «Медвежьи угодья», отдохнуть от материнства и порелаксировать, — словно читает мои мысли друг, — дети всё у бабушек и дедушек. Мы купили ящик вискаря, который ты торчишь Ветрову, но пить его без тебя как-то не позволяет совесть.

— Вот вы душные, — тихо смеюсь я и неожиданно чувствую, как покорёженные и истерзанные внутренности обдаёт тёплой волной признательности.

— Приезжай, Шах. Иначе мы сами к тебе всей толпой завалимся.

— Ладно, — киваю я и отключаюсь, а потом сорок минут по дороге домой ругаю себя, что согласился на всё это безобразие.

Они же опять будут меня пилить, выспрашивать и насиловать мозги, заставляя снова и снова вспоминать девушку, от которой у меня вот уже больше месяца едет крыша.

Может, именно поэтому на следующий день я вконец охренел и приехал в дом к Хану с опозданием в почти два часа. А потом угрюмо сидел на застеклённой террасе, смотрел на раскачивающие за окном кроны деревьев под порывами осеннего ветра, хлебал что-то безвкусное из своего бокала и планомерно пьянел. Парни, на удивление, меня не трогали, лишь безнадёжно пытались втянуть в свои разговоры, но я отвечал односложно и сухо, не в силах изображать из себя интерес, которого не было даже в зародыше.

Потому что внутри меня разрослась уже не просто пугающая и беспроглядная пустота, а одна сплошная чёрная дыра, которая затягивала в себя и, казалось бы, разрывала на куски.

— Дань? — зашёл с улицы и подсел рядом со мной старый друг детства Ян Аверин. — А ты ещё играешь на клавесине? — и кивнул на стоящий в углу помещения инструмент.

— Играю, — ответил я. – Но это рояль, мой ты хороший, но неграмотный друг.

— А сбацай что-нибудь, а?

— Например? — ухмыльнулся я криво, потому что на уме у меня были сплошные заунывные мелодии по типу «Лунной сонаты». — Только Полонез Огинского не проси, у меня пальчики уже не такие шаловливые как раньше.

И парни на эти мои последние слова дико заржали, а я растянул губы в улыбке, чувствуя внутри себя тотальную тоску.

— Давай как в молодости, помнишь? — подхватил идею Демид Громов, и все довольно заулюлюкали.

— Угадай мелодию, что ль? — вопросительно приподнимаю я одну бровь.

— Да, — хлопает в ладоши Ветров, — кто угадал, тот и пьёт! Ау!

Можно подумать, тут кому-то это делать запрещают? Но я послушно встаю и бреду к клавишам, а там уж и сажусь за них, проверяя на слух настройку инструмента. Годится. Да и игра поможет хоть ненадолго, но отвлечься от тухлых мыслей.

Парни переезжают с закуской и выпивкой ко мне поближе, с улицы в помещение входит с тарелкой ароматного шашлыка Хан и недоумённо смотрит на то, что мы мутим у белого рояля.

— Нормально же сидели, пацаны, что началось-то? — недоумевает Марк, но парни только подзывают его к себе, коротко рассказывая незамысловатые правила игры.

А затем я ещё раз контрольно пробегаюсь по клавишам и начинаю отыгрывать знакомые мелодии или вовсе бессмертные хиты. Мужики выхватывают волну азарта, и их ор гремит у меня в ушах.

Я переключаюсь. Немного поддаюсь этой беззаботной эйфории. Точнее, выхватываю от неё маленький кусочек, который действует на меня как долгожданная анестезия. Выдыхаю облегчённо. Паника почти не топит меня в своём ядовитом