нас, открыли сильный огонь по нашей группе. Мы заворотили и вернулись в хутор. Казаки уже ушли. Хорош тоже Шапиловский, послал нас на вероятную гибель, а сам ушел с казаками. Другое дело, если бы он сам с нами пошел.

Вскоре мы догнали наших казаков. Мы не знали, куда идти, но нужно было двигаться, чтобы не попасть в окружение. Не знаю, кто из казачьих офицеров нас вел, но вел он прекрасно. Все дороги были полны отходящих красных колонн. Нужно было лавировать между ними. Каждая красная колонна нас обстреливала, но когда мы отходили по дуге и их дорога оказывалась свободной, то они предпочитали идти дальше, чем гоняться за нами. Следующая колонна опять нас обстреливала, и мы опять уходили по дуге. Это было отступление по спирали.

Красные нас обстреливали из артиллерии. Орудийные выстрелы шли скорей нам на пользу, потому что давали знать рассеянным накануне казакам о нашем присутствии. Казаки появлялись отовсюду — из-под мостов, из леса, из кустов и даже из реки. Орудийные выстрелы способствовали сбору отдельных беглецов. Утром нас было 60 человек, в полдень сотня, вечером триста. Утром мы шли кавалькадой, а вечером появился строй, что указывало на энергию нашего начальника. Мы, артиллеристы, болтались в тылу нашей колонны, потому что у нас не было винтовок. Не помню, где и как мы ночевали и ночевали ли или продолжали двигаться. Но на следующее утро мы встретили разъезд, посланный от дивизии нас искать. Нашел он нас тоже благодаря орудийным выстрелам.

Можете себе представить, какая это была радость?! Оказалось, что дивизия ушла другой дорогой и находится опять в Должике, куда мы немедленно направились. Какой вздох облегчения вырвался у нас, когда мы увидели всю дивизию и обе батареи.

Мы встретились с братом и ничего не сказали, хотя многое чувствовали. Кончены были все беспокойства и сомнения.

Отстаиваемся

Теперь цель дивизии была много скромней: тихонько отстояться, пока пройдут все красные колонны. Хорошо, что мы раньше основательно испортили железную дорогу в Должике. Тут красные бросили артиллерийский состав с орудиями и снарядами, как будто специально для нас приготовленными. Мы тотчас же спустили с платформы одно орудие и запрягли его на место брошенного в болоте. Батарея была снова в полном составе. В конце артиллерийского поезда был вагон со снарядами. Мы поставили орудия нашей батареи около самого этого вагона, и, как только появлялась красная колонна или цель, мы палили, что только могли выпустить, благо снарядов была тьма и все равно забрать с собой все мы не могли. Стреляли до того, что стволы раскалялись и до них нельзя было дотронуться. Приходилось пережидать, пока остынут.

Красные несколько раз совались к нам, но, получив такой прием, спешно уходили и в конце концов оставили нас в покое. Так мы спокойно стояли среди моря отходящих красных войск. Наша батарея несла бессменно дежурство у вагона со снарядами, а конно-горная отдыхала. У них снаряды с более короткой гильзой. Эти им не подходили.

— Ах, — говорили казаки, — если бы вы могли всегда так стрелять, как бы это упростило нашу задачу!

Вспоминая наше блуждание малой группой, среди масс отходящих красных войск, не могу понять, как они нас упустили. Очевидно, у них не было кавалерии и они всецело заняты были отходом и гоняться за нами не хотели. Честь и слава тому, мне неизвестному казачьему офицеру, который сумел собрать разбежавшихся и вывести к дивизии без потерь.

Во время нашего отступления я почувствовал, что Дура слабеет. Я ее не кормил уже два дня из-за боев. Тогда, несмотря на огонь красных, я ее расседлал, позволил покататься по земле, протер ей спину соломой и быстро снова поседлал. Это очень облегчает лошадь.

Поход был немалый, затрудняюсь даже сказать, сколько верст мы бродили, уходя от красных. Весь поход я проделал пешком, ведя Дуру в поводу и садясь в седло, только когда мы уходили рысью. Благодаря этому она перенесла этот поход и бескормицу сравнительно хорошо.

Дергачи

Дня через два мы убедились, что все красные части прошли мимо нас на север. Наши разъезды их нигде не встретили. Путь на Харьков был, очевидно, свободен. На этот раз с большой опаской и охранением мы двинулись на юг.

Я был в числе квартирьеров. Вместе с усиленным разъездом веселой кавалькадой мы шли рысью. Старший квартирьер никак нас не мог построить рядами.

Вдруг из-за поворота нам навстречу появилась такая же кавалькада. На головах у них были нам незнакомые красно-розовые верхи на фуражках. Обе кавалькады остановились и даже попятились. Потом начались переговоры, которые выяснили, что это высланный из Харькова разъезд конных разведчиков Дроздовской дивизии. Они нашли в Харькове материю и сшили себе белые фуражки с малиновым верхом.

— Вы можете возвращаться, до Должика красных нет. За нами идет дивизия.

Они решили дойти хоть до дивизии.

— Смотрите, как бы наши не стали стрелять по красным фуражкам. Они их не знают.

Орудийную стрельбу у Должика в Харькове было хорошо слышно. Они недоумевали, что это значит. Удивительно! Ведь главное командование знало о нахождении Терской дивизии в тылу красных. Слыхали канонаду и ничего, чтобы нам помочь, не предприняли. Ведь усиленная пальба означала бой, и даже сильный бой, и пальцем о палец не ударили. Какой-то невероятный эгоизм, а то и бездарность.

К нашему большому разочарованию, нашу дивизию не пустили в Харьков, а расположили в деревне Дергачи верстах в пятнадцати к северу от Харькова. Конечно, для фуража и нашего довольствия это было лучше, но нам хотелось в большой город. Впрочем, нас пускали туда в отпуск и раз ввели всю дивизию для парада. Наша батарея надела, конечно, синие штаны.

Мы отыскали Руктешелей и доктора, который