Наконец Эрик и Дуги нехотя подошли, чтобы послушать и узнать, на что я жалуюсь.

Они сразу поняли проблему и согласились, что нью-йоркский грув не так хорош, но сказали, что все в порядке.

Но она была не так хороша, как могла бы быть. Мне пришлось уговаривать каждого музыканта вернуться в студию на двухчасовую сессию, чтобы переделать песню. Все жаловались: "Пленки в порядке. Мы не хотим возвращаться в студию".

Я был озадачен. Все согласились с тем, что бразильские дубли имеют гораздо лучший грув, что Дуги изменил за пару месяцев между записями, но не захотел заморачиваться и делать это снова. Что они уже достаточно поработали над этим альбомом, и он не был великолепным, но все же был в порядке. Я не мог понять их отношения. Почему бы им не захотеть вернуться на несколько часов, чтобы сделать его лучше? Это просто не имело смысла для меня. Это была версия песни, которая останется в веках; она должна была быть сделана правильно. "Все в порядке". Что это за хрень?

Я был полон решимости сделать эту запись как можно лучше. Я был поражен, что они не сделали этого. Я очень сильно давил на них, чтобы сделать его таким, каким он должен быть, когда все ноют по этому поводу. Я воевал против всего, что мешало этому альбому достичь цели. Миру не нужен еще один альбом. Но миру наверняка нужно что-то такое, от чего при прослушивании по спине бегут мурашки.

Большая часть того, что у нас есть. Не только в моменты, но и сейчас. Материал и память о нем, любовь, перенесенные в прошлое. Несмотря на ссоры и все остальное, в основном все это есть.

Я почти могу слушать его сегодня и наслаждаться им. Но не совсем.

-

После записи я отправился в отпуск с Казу, Гленом О'Брайеном и Джеймсом Наресом на Сент-Бартс. Это была хорошая комбинация людей. Мы с Казу спали в одной постели, но не занимались сексом.

Гленн считал меня извращенцем, раз я не занимаюсь сексом с Казу.

Я уже давно боюсь летать. Не помню, когда это началось, но, наверное, тогда я еще не боялся. Тогда, чтобы попасть на Сен-Барт, нужно было лететь из Сен-Мартена на этом странном тощем пропеллерном самолете, в котором сидело около двадцати человек. Еще до того, как заработали пропеллеры, женщина позади меня начала издавать странный высокочастотный звук.

Самолет с шипением летит по взлетной полосе, но не набирает достаточной скорости, чтобы оторваться от земли и подняться над горой прямо перед нами, поэтому пилот нажимает на тормоза, и мы съезжаем со взлетной полосы на траву.

Женщину, сидевшую за мной, пришлось выпустить из самолета. Но я ни о чем не подумала. А сегодня я до смерти боюсь летать.

На следующее утро я проснулся очень рано, около четырех утра, еще до того, как стало светать. Я пошел и поднялся на вершину холма, который находился рядом с домом. Бирюзовая вода Карибского моря. Я чувствовал себя очень хорошо. Запись в банке дала мне что-то. Я чувствовал это и позже, когда заканчивал проект, который что-то значил для меня, но не так.

Как будто что-то добавилось к моей сущности. Моя душа стала весить немного больше.

Я просто сидел и долго смотрел на воду.

На Сен-Барте я провел свой лучший отпуск. Я занимался снорклингом и рыбалкой, хорошо питался, и Сент-Бартс не был таким жутким, каким он кажется сейчас.

У нас был джип. Мы с Казу вставали на заднем сиденье, когда Гленн вел машину. Мы пели во всю мощь своих легких: "Почему французы не могут быть такими, как я? Счастливы, святы и живут свободно". Я уже давно весело раздражаю людей.

Вэл беспокоилась о деньгах, которые я потратил на запись, поэтому она уговорила меня согласиться на работу по написанию музыки для телешоу Аарона Липстадта, название которого я забыл, какая-то ужасная полицейская история, а затем для "Таинственного поезда" Джармуша. Так что когда я вернулся из Сент-Бартса, мне пришлось написать и записать музыку для обоих этих проектов, прежде чем приступить к микшированию Voice of Chunk.

Mystery Train был последней работой, которую я сделал с Джимом. Ему нужны были те же инструменты, что использовались в Sun Sessions Элвиса, - хорошая, ограниченная палитра для работы. Я купил по почте отличную гитару Gibson с полым корпусом. Я очень рассчитывал, что это будет кусок дерьма, но когда она пришла, это была прекрасная гитара с глубоким, горловым звуком, когда вы играли на ней через усилитель.

В группе были только я на лид-гитаре и губной гармошке, Дуги на барабанах, Тони Гарнье на басу и Марк Рибо на ритм-гитаре. Марк был там в основном для того, чтобы помогать держать все в напряжении на случай, если моя игра на гитаре пойдет наперекосяк. Я никогда раньше не играл на гитаре в студии. Не думаю, что я вообще когда-либо играл на гитаре где-либо, кроме как на своем диване. Так что кто знает, что могло пойти не так. Я не знал, как сидеть или стоять, чтобы было удобно играть. Я так привык сползать на диван или играть в своей кровати, что мне казалось странным сидеть и играть.

Микширование Voice of Chunk, как и любая другая запись, о которой я заботился, было кошмаром. Я потратил гораздо больше денег, чем заложенные в бюджете сто тысяч, но в микшерной студии не получал нужного звука.

Смешивание. Я терпеть не могу микширование. Это все равно что вынуть из музыки всю ее чистоту, а потом попытаться запихнуть обратно.

Вы хотите, чтобы музыка обладала дикой энергией черновых записей, но в то же время вы хотите ее доработать. Сделайте тромбон громче в этой части, исправьте фортепиано в этой. Есть долгий период времени, пока инженер делает что-то с машинами, которые я не понимаю. Перед тем как начать микшировать каждую вещь, есть три-четыре часа, пока инженер яростно работает, и мне нечего делать, кроме как делать рисунки на любой бумаге, которая есть в студии. Я слышу материал определенным образом и хочу сохранить его в таком виде, но когда песня играет в следующий раз, это уже не так. И нет никакого реального языка, чтобы объяснить, что должно быть по-другому". "В атаке на трещотке больше нет боинга".

На записи я