Так закончилась великая Шамарская битва, в которой был сломлен хребет небывалому вторжению; горожане Шамара приветствовали победителей, устилая путь своего короля цветами.

Конан, усмехаясь в бороду, ехал подле Сигурда. Поседевший ванир получил несколько ран, однако и слышать не хотел о том, чтобы остаться в постели.

– …Когда я прознал о том, что ты вернулся – а мы только-только достигли наших островов, – я сразу же поднял всех кого мог и решил отыскать тебя. Золото из того храма могло убедить кого угодно; и дня не прошло, как я завербовал целый флот. Потом пришли вести о начавшемся вторжении; кое-кто заколебался, и пришлось отрубить им головы – в поединке, разумеется. Мы заметили стигийцев, однако они проскользнули у нас под самым носом и начали подниматься по Хороту. Мы двинулись следом. Они казались настолько беспечными, что не обращали на нас никакого внимания, но гребли как безумные. Даже на всех парусах мы не могли настичь их…

А когда я увидел, что делается на поле и какая сила собралась против Аквилонии, то, признаться, решил было, что нам уже никогда не совладать с ней. Но тут я сказал себе: ты что, ты же как-то взял в поединке верх над самим Конаном Великим! Разве можно было мне после этого отступать? Ну, мы и не отступили.

Ванир гордо подбоченился и потому не заметил проскочившую в глазах киммерийца веселую искорку.

«Не стану его разочаровывать и говорить, что на самом-то деле я ему тогда поддался, – подумал Конан. – Я хотел подбодрить Старого Моржа… и, по-моему, это у меня получилось неплохо».

Усилием воли он заставил себя не замечать больных от тревоги взоров своих спутниц. Ему было все равно, что сделается с ним. Его сын одержал свою первую победу, и Конан радовался ей больше, чем целой сотне своих собственных.

Глава 10. Карусель Богов

Нет нужды описывать триумфальное шествие Конана и Конна по стране после победоносной Шамарской битвы. Весть о грандиозном разгроме вторгшейся армады, о победе молодого короля над поднятыми из могил мертвецами передавалась из уст в уста, облетев Аквилонию за считаные дни. Отборные полки были переброшены на западные и юго-западные рубежи. Пикты бежали после того, как Конан во Втором Велитриумском сражении вновь показал свою мощь и ярость. Тем временем Конн успешно справился с зингарцами; и, хотя война еще тлела, еще взывали к отмщению немедийцы, стигийцы и шемиты, всем стало ясно, что Аквилония выстояла.

И повсюду, серыми тенями нависшей угрозы, за Конаном следовали шесть молчаливых фигур. Пятеро воительниц даже перестали ссориться; они почти ничего не ели, так что Конан даже опасался за их рассудок. Их взорам были открыты такие глубины кары, что это зрелище совсем вытеснило простые человеческие чувства…

В лагерь армии Конана, что стояла подле Велитриума, примчался запыленный гонец. Король Конн просил своего отца срочно вернуться в Тарантию по спешному и тайному делу – тайному настолько, что, как писал сын Конана, «я не дерзаю доверить этот предмет пергаменту».

Киммериец перечел короткую грамоту несколько раз, затем вопросительно поднял глаза на гонца.

– Его Величество ничего не просили передать на словах?

– Никак нет, – отрапортовал посланец, рослый молодец из числа «черных драконов». – Велено было лишь передать, что дело очень спешное и срочное.

Гонец ушел; Конан бросил вопросительный взгляд на посланца Крома, однако тот лишь пожал плечами.

– Я ничего не могу сказать. После того как мы сбросили Зертрикса в пропасть, я полагал, что ко мне вернутся все мои прежние силы… однако этого не произошло. Я по-прежнему не могу воззвать к нашему Повелителю.

– Ну, тогда поедем, – проворчал киммериец, поднимаясь. – Армию я оставлю на Гонзальвио… Эй, подруги! Вставайте! Что-то вы совсем загрустили…

– Возмездие близится, Конан, – посеревшими губами произнесла Бёлит, глядя в одну точку. – Неведомые крепко разгневаны, я чувствую их ярость… Они выжидают, они хотят отомстить – но так, чтобы содрогнулись бы все преисподние!

Киммериец дернул щекой и ничего не ответил. Дорога их небольшой кавалькады до Тарантии прошла без всяких происшествий.

– Надо сказать, что молчание наших подружек пугает меня куда больше, чем все их беспрерывные ссоры, – признался как-то киммериец посланцу Крома. – Они словно овцы перед закланием – а достаточно знать, ну, хотя бы Карелу, чтобы очень сильно испугаться – до такого ее довести куда как трудно…

– Неведомые и впрямь гневаются, – одними губами, еле слышным шепотом ответил посланец Отца Киммерии. – И, Конан, тебе пора что-то решать. Я тебя не оставлю – но что я могу один?!

– На что ты намекаешь – что я и впрямь должен свергнуть своего собственного сына? – нахмурился киммериец.

– Я ничего не говорю. Надо мной Неведомые, хочется верить, не властны…

Конан мрачно усмехнулся, и отряд продолжил путь.

Тарантия встретила их небывалыми торжествами. Все мостовые на пути были выстланы самыми лучшими туранскими и вендийскими коврами; народ густо запрудил улицы, даже самая последняя лачуга украсилась цветочной гирляндой, а уж дома побогаче – те просто напоминали райские кущи.

Под нескончаемые приветственные возгласы небольшой отряд Конана продвигался к королевскому дворцу; наконец взорам киммерийца предстало это величественное здание, тотчас пробудившее целый сонм воспоминаний. Зенобия… Счастливые дни, когда страна отдыхала от войн и разорений под его, Конана, властью…

На широких ступенях пологой парадной лестницы, ведущей к застекленным дверям громадного Зала входящих, собрался цвет придворной знати. Конан видел и Просперо, и прочих вернейших своих сподвижников, собравшихся в столицу после одержания побед; видел облачившееся в торжественные ризы жречество… и не видел только одного человека – самого Конна.

– Кром! Что-то я ничего не понимаю… – пробормотал киммериец, спешиваясь и швыряя поводья конюхам.

– Все сословия благородной Тарантии просят Конана Великого проследовать в тронный зал, – торжественно провозгласил, подавшись вперед, Просперо.

– Старина, что тут за представления и где, во имя Митры, сам Конн? Он что, перебрал вина на вчерашнем празднестве и теперь мается головной болью? – Конан попытался обратить все происходящее в шутку, хотя сердце его уже ощущало тревогу.

– Твой сын, государь, ожидает тебя в Тронном Зале, – почтительно ответил Просперо и, кланяясь, отступил в сторону, приглашая Конана пройти.

Недоумевая, киммериец подчинился. Посланец Крома и пятеро воительниц шагали за ним следом.

Знакомые коридоры, знакомые лестницы и повороты; всюду – стража в парадных доспехах; «черные драконы» провожали своего бывшего повелителя откровенно восхищенными взорами.

Вот и последняя галерея, за ней Большая приемная; дюжие стражники в иссиня-черных латах распахнули двери – и Конан увидел знакомый, ни в