Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » Северный крест - Альманах Российский колокол

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 121 122 123 124 125 126 127 128 129 ... 144
Перейти на страницу:
Шопенгауэра съ его мироотречностью, представленіемъ о мірѣ какъ о созданіи злой воли и о жизни какъ о злѣ. Именно оба названныхъ мыслителя, понятые сообразно духу эпохи, открыли дорогу…вѣяніямъ гностицизма (помимо того факта, что русская почва и безъ того – самая гностическая (но со знакомъ минусъ) почва въ силу цѣлаго ряда причинъ).

Хотя гностическое такъ или иначе разлито, напримѣръ, по Серебряному вѣку, гностицизмъ былъ для творцовъ его мало того что перчинкою и остринкою, а не подлиннымъ гностическимъ ученіемъ, но также въ цѣломъ отличался вопіющимъ недостаткомъ акосмизма.

Въ русской словесности оно впервые себя являетъ у К.К.Случевскаго въ поэмѣ «Элоа», произведеніи въ большой степени недооцѣненномъ; но гностицизмъ тамъ перемѣшанъ съ историческимъ христіанствомъ и Авестой: «Элоа» – помѣсь двухъ и болѣе традицій[114]. Впервые въ русской словесности былъ явленъ дуализмъ: зло представало столь же мощнымъ, что и добро: «И Богъ, и я», – говоритъ въ поэмѣ Сатана, -

Мы два враждебныхъ брата,

Предвѣчные эоны высшей силы,

Намъ неизвѣстной, дѣтища ея[115]!..

Болѣе того: діавола въ нѣкоторомъ согласіи съ гностицизмомъ Случевскій разумѣлъ за силу, способную успѣшно бороться со зломъ: матеріей. Брюсовъ охарактеризовалъ «Элоа» как «вещь удивительную и дерзновенную»[116]. Поэма, въ которой гностицизмъ никогда не являлъ себя въ чистомъ видѣ, но сочетался съ иными традиціями, заложила фундаментъ послѣдующей русской словесности Серебрянаго вѣка, что отмѣчалось иными изслѣдователями: она была «авторитетнымъ примѣромъ, на который они могли опереться», по словамъ А.Федорова («Поэтическое творчество К. К. Случевскаго»).

Особенно ярко половинчатость, синкретичность и эклектичность выражена въ игрѣ противоположностями и попыткахъ соединенія несоединимаго у Мережковскаго: въ произведеніяхъ его – пестрый калейдоскопъ различныхъ и несходныхъ ученій, герои его – часто, слишкомъ часто – суть помѣсь историческаго христіанства, неисторическаго христіанства, гностицизма, восточныхъ ученій, различныхъ ересей, платонизма и неоплатонизма, ницшеанства и пр. Въ его случаѣ – это, скорѣе, авторскій пріемъ, а не недостатокъ, ибо самъ авторъ писалъ:

Ты самъ – свой Богъ, ты самъ свой ближній,

О, будь же собственнымъ Творцомъ,

Будь бездной верхней, бездной нижней,

Своимъ началомъ и концомъ[117].

Діавола Мережковскій разумѣлъ слѣдующимъ образомъ: если въ самомъ началѣ творчества – временъ первой трилогіи – онъ былъ для Мережковскаго равной Богу силою, отвѣчающей за плотское (а Богъ за духовное), а самое бытіе – и человѣческое, и общеміровое – было ареною борьбы между свѣтомъ и тьмою, когда побѣждало то одно, то другое, то послѣ мы читаемъ: «Богъ есть безконечное, конецъ и начало сущаго; чортъ – <…> отрицаніе всякаго конца и начала <…> Чортъ – ноуменальная середина сущаго, отрицаніе всѣхъ глубинъ и вершинъ – вѣчная плоскость, вѣчная пошлость», поскольку онъ есть <…> начатое и неоконченное, которое выдаетъ себя за безначальное и безконечное <…> Главная сила діавола – умѣніе казаться не тѣмъ, что онъ есть. Будучи серединою, онъ кажется однимъ изъ двухъ концовъ – безконечностей міра, то Сыномъ-Плотью, возставшимъ на Отца и Духа, то Отцомъ и Духомъ, возставшимъ на Сына-Плоть; будучи тварью, онъ кажется творцомъ; будучи темнымъ, кажется Денницею»[118]. Діаволъ принижается, здѣсь онъ являетъ себя вполнѣ на средневѣковый христіанскій ладъ – «обезьяна Бога», мастеръ по части масокъ. Монизмъ вмѣсто гностическаго дуализма, не неохристіанство, а новое толкованіе стараго, и въ толкованіи этомъ стараго больше, чѣмъ новаго. Гностическое перемѣшано съ христіанскимъ, а послѣднее съ язычествомъ и, скажемъ, съ неоплатонизмомъ: авторъ зачарованъ то однимъ, то инымъ ученіемъ, колеблется принять одно изъ нихъ, – совсѣмъ какъ Розановъ на тротуарѣ предъ конницей: млѣетъ.

Менѣе половинчатый характеръ (ибо явленъ у него несомнѣнный дуализмъ: добро связано съ духомъ и мистикою, а зло съ матеріею, плотью и раціонализмомъ) – въ творчествѣ Брюсова, на котораго, безъ сомнѣній, оказывалъ вліяніе Мережковскій, но съ неохристіанствомъ и монизмомъ котораго онъ боролся; но Ницше повліялъ въ мѣрѣ большей. Брюсовъ – большой мастеръ по части масокъ (какъ и самый Сатана): часто, слишкомъ часто казалось бы не ясно: что для него выше, что истиннѣе – Богъ или діаволъ? И какимъ слѣдуетъ идти путемъ? На этотъ вопросъ отвѣчаетъ самъ Брюсовъ: «<…> Знаю я и иную правду <…> Истинно и то, и это. Истинъ много и часто онѣ противорѣчатъ другъ другу. Это надо принять и понять. Да я и всегда объ этомъ думалъ. Ибо мнѣ было смѣшнымъ наше стремленіе къ единству силъ или началъ или истины. Моей мечтой всегда былъ пантеонъ, храмъ всѣхъ боговъ. Будемъ молиться и дню и ночи, и Митрѣ и Адонису, Христу и Дьяволу. „Я“ это – такое средоточіе, гдѣ всѣ различія гаснутъ, всѣ предѣлы примиряются» (Брюсовъ. Дневникъ). Или – въ брюсовскомъ стихотвореніи «Я»:

Мой духъ не изнемогъ во мглѣ противорѣчій,

Не обезсилѣлъ умъ въ сцѣпленьяхъ роковыхъ.

Я всѣ мечты люблю, мнѣ дороги всѣ рѣчи,

И всѣмъ богамъ я посвящаю стихъ.

<…>

И странно полюбилъ я мглу противорѣчій

И жадно сталъ искать сплетеній роковыхъ.

Мнѣ сладки всѣ мечты, мнѣ дороги всѣ рѣчи,

И всѣмъ богамъ я посвящаю стихъ…

Брюсовъ, хотя и (абсолютный) дуалистъ, вовсе не гностикъ: онъ за уравненіе истинъ, Бога и Дьявола: онъ «плюралистъ», ибо истина для него не одна, а «истинъ много», и истины этѣ равновелики, равнозначны, и нѣтъ здѣсь и скепсиса по отношенію къ той или иной истинѣ:

Неколебимой истинѣ

Не вѣрю я давно,

И всѣ моря, всѣ пристани

Люблю, люблю равно

<…>

Хочу, чтобъ всюду плавала

Свободная ладья,

И Господа и Дьявола

Хочу прославить я[119].

Онъ – и люциферіанецъ (какъ Ницше), и люциферіанинъ (ибо – самое малое отчасти – сатанистъ). Таковъ и Бальмонтъ, объявившій – въ позѣ художника – войну христіанскому Богу: во имя дольняго міра, его красокъ и роскошества. Оба (абсолютные) дуалисты, но дуализмъ дуализму – рознь: одно дѣло – признавать нетварность и мощь Сатаны (и, скажемъ, быть при томъ по ту сторону баррикадъ), иное – быть сатанистомъ. Бальмонтъ, порою обличая и проклиная Бога (ибо Онъ, по Бальмонту, виновенъ за всё то зло, что разлито въ мірѣ), всё же не видитъ «добра» и блага и въ діаволѣ: діаволъ и зло надобны: какъ тѣнь отъ свѣта, какъ то, что даруетъ объемъ, какъ то, на фонѣ чего свѣтъ есть свѣтъ. Но и Богъ и діаволъ – злы (каждый на свой

1 ... 121 122 123 124 125 126 127 128 129 ... 144
Перейти на страницу: