кольцо с творогом на перекус и только когда целлофан развернул, увидел плесень. Целый островок. Еле удержался от того, чтоб не засандалить этим кольцом прямо продавщице в грызло. Сдержался, конечно, но больше в тот магаз ни ногой.

— Угощайся, — протянул я пачку Юри.

Она нерешительно взяла ее и вытянула наружу круассан. Вернее, круассанчик граммов на пятнадцать. Такие только на закуску и брать; чтоб наесться, их надо целый грузовик схомячить, и то не факт, что желудок заполнишь.

— Спасибо, — поблагодарила меня спутница и отхлебнула чаю, — п-почитаем?

— Конечно, — кивнул я, — располагайся как тебе удобнее, а я подстроюсь.

Юри взяла томик с «Марковым» и поместила его у себя на коленях. Чтоб нормально видеть текст, мне пришлось сесть к ней вплотную, так что наши плечи соприкасались. Совсем как тогда в аудитории. Впрочем, я совсем не протестовал. Было и удобно, и приятно. Однако на самом деле с удобством мы малость просчитались. Здесь на берегу виды как с открытки, никто не спорит, но вот долгое время так проводить будет некомфортно… Особенно Юри с ее весьма внушительной… осанкой.

— Слушай, а ты не устанешь? Ну, в смысле, сидеть… — постарался я спросить как можно более деликатно, — просто мы тут щас над книжками скрючимся в три погибели. Мне-то ничего, а вот тебе с твоей…

И рот захлопнул, потому что чертов непослушный язык чуть было не выпалил «грудью». Но Юри и так догадалась, к чему я клоню.

— Н-не переживай. Д-дискомфорт начинается только после п-пары часов в одной п-позе. Непродолжительное в-время я нормально п-переношу.

Я не слишком-то поверил в ее слова, но лезть не стал. Не стоит показываться бестактной скотиной.

— Ну смотри, — предостерег я, — если вдруг что, говори сразу, терпеть не надо. Подымемся наверх и найдем место там, хорошо?

(а если понадобится, ты не откажешься и массаж спины сделать, ведь так?)

Юри положила ладонь поперек испещренных черным книжных страниц.

— Гару, почему… п-почему…

Смущение к ней вернулось. То ли потому что заикание мешало вытолкнуть вопрос из глотки, то ли вопрос вновь планировался на щекотливую тему. Я очень надеялся, что попадется не второй вариант.

(почему же почему же дождик капает по лужам)

— П-почему ты т-так д-добр со мной?

Я слегка опешил.

— В каком смысле, Юри? Прости, может, не вполне понимаю вопрос. Голову напекло, наверное.

На самом деле все я прекрасно понимал. Но ей не помешает самой еще разок проговорить то, что беспокоит. Чтоб поставить передо мной полный фронт работ, так сказать.

— Ну, — Юри замялась и начала машинально скрести запястье через свитер. Тревожный знак, очень тревожный. Я едва не дернулся рефлекторно, чтоб за руку ее схватить, — я не с-самый п-простой ч-человек. Медленно г-говорю, медленно д-думаю, в-витаю в своих м-мыслях. Меня ч-часто заносит, к-когда увлекаюсь, с юмором б-беда, и, если честно, со мной не очень-то в-весело. Но для тебя все это будто бы не имеет значения. Т-ты внимателен, т-терпелив, у… у… умеешь слушать и п-поддерживать. Д-даже сегодня, к-когда ты м-мог бы набираться с-сил перед очередной у-учебной неделей, вместо этого сидишь з-здесь. Не с-сочти за грубость, я…я не п-подвергаю с-сомнению твои решения! П-просто… — тут ее голос стал заметно тише, — просто х-хочу понять.

Я вздохнул и взял ее ладонь в свою.

— Это же очень просто. Оставим за скобками, что нормально быть добрым к другому человеку и причин для этого никаких не надо, оно и так понятно. Я здесь, Юри, сижу сейчас в субботний день на травке как какой-нибудь завзятый хиппарь, потому что ты классная.

От изумления она вытаращила на меня глаза. Под светом солнца фиолетовый цвет радужки казался особенно ярким и выглядел почти сюрреалистично. У нас в мире такого можно разве что линзами особыми достичь, а тут оно само по себе встречается в природе. Удивительно.

— К-классная?

— Ага, — подтвердил я. С железобетонной уверенностью в голосе, — правда, почему-то ты единственная, кто в этом сомневается.

Юри склонила голову, отчего челка вновь упала на лоб.

— Т-ты опять, должно быть, шутишь.

Я нахмурился.

— Никаких шуток! В таких делах приколы не больно-то уместны, я границы знаю… или думаю, что знаю, хех. Юри, я тебе со всей уверенностью говорю — нужно больше себя ценить. Полным-полно людей, настоящих пустышек. Они в жизни ноль без палочки, зато здорово понимают в самопрезентации и за счет этого имеют в жизни разные ниш… кхм, если не все, то очень многое. А теперь на себя посмотри.

Я расхрабрился и коснулся ее щеки.

— … ты умная, ты чуткая, ты красивая…

Ее щеки уже в который раз за день залились румянцем. Я прямо кожей почувствовал этот внезапный прилив тепла. Нет, настоящего жара. Сейчас нас грела не только висящая в небе «звезда по имени Солнце», как выражался один известный мастер русской словесности. И вообще обстановка на периферии зрения начала как-то размываться, смазываться, превращаться в пятно, полное насыщенных, живых красок.

— П-повтори, п-пожалуйста, — тихо сказала Юри.

— Что повторить? — спросил я таким же полушепотом. Все звуки вокруг заострились, что ли, словно кто-то включил в телевизоре режим четкого голоса или просто эквалайзером подкрутил, — что ты красивая?

— Еще р-раз, если м-можно, — лицо Юри оказалось вдруг в опасной близости от моего. Губы разомкнулись, и я чувствовал ее дыхание.

В эту секунду для меня позабылся и «Портрет Маркова», и чай и вообще все, что только в мире существовало.

— Ты чертовски красивая, — не отказал я, — мне в аудитории иногда приходится по сторонам глазеть, чтоб от тебя взгляд отвести…

После этого в словах необходимости уже не было. Когда наши губы встретились, всю свою застенчивость и стеснительность Юри сбросила (а будь мы в более приватном месте, например, у меня дома, сбросила бы и одежду, зуб даю) и практически навалилась на меня. Принялась живейшим образом проявлять инициативу. Я не сдался и вместо этого сам увлек ее на траву. Даже удивительно, сколько рвения!

(чему ты удивляешься? ведь уже пережил что-то такое во сне. помнишь? с сумрачной аудиторией)

(эй)

(майор том, ответьте)

Эти мысли, назойливые и зудящие, я всячески игнорил. И удавалось это без особого труда. Сладкий запах шампуня и парфюма, переплетение ладоней, сладость ее губ забивали их на раз-два. Сейчас тот ночной кошмар казался бесконечно далеким. Даже не точка