бормоча, спотыкаясь и пошатываясь, брести по улицам, однако при всем том к вящей известности и славе джентльмена; как в аналогичном случае Эпидик сказал у поэта своему приятелю-слуге Фесприо[1412]: Ædepol facinus improbum [Сказать по чести, очень скверный поступок, говорит один], на что другой отвечает: At jam alii fecere idem, erit illi illa res honori, Теперь это никакой не проступок, таких славных примеров уже было не счесть, так что незачем в одном таком случае оправдываться; особая честь тому, у кого покрепче мозги и кто лучше всего переносит выпитое; а единственный повод для соревнования — кто больше всех выпьет и скорее всего напоит до бесчувствия своего приятеля. Это summum bonum [наивысшее удовольствие] для наших коммерсантов, их блаженство, жизнь и душа. Tanta dulcedine affectant, говорит Плиний (lib. 14, cap. 12 [кн. XIV, гл. 12 <правильно — гл. 22>], ut magna pars non aliud vitae praemium intelligat [крепкие напитки доставляют такое удовольствие, что, по мнению многих, это единственное, ради чего стоит жить], их главная услада — восседать всей компанией в харчевне или таверне на манер нынешних московитов, пьющих медовуху на своих постоялых дворах, или турок в их кофейнях, весьма напоминающих наши таверны; они готовы тяжко весь день трудиться, только бы вечером напиться, добавляет Св. Амвросий{1230}, и спустить totius anni labores [заработанное трудом в течение года] за пьяным застольем; превратить день в ночь, как осуждает некоторых своих современников Сенека: Pervertunt officia noctis et lucis [Превращающих день в ночь и ночь в день]; когда мы просыпаемся, они, в противоположность нам, обычно только еще укладываются в постель:

Nosque ubi primus equis oriens affavit anhelis

Illis sera rubens accendit lumina Vesper{1231}.

[И лишь задышат на нас, запыхавшись, кони Востока,

Там зажигает, багрян, вечерние светочи Веспер.]

Так, согласно Тациту, поступал Петроний{1232} и, согласно Лампридию, Гелиогабал{1233}.

Noctes vigilabat ad ipsum

Mane, diem totum stertebat[1413].

[Ночь гуляет до утра;

Целый день прохрапит.]

Житель Сибариса Сминдирид{1234} за двадцать лет лишь однажды был свидетелем солнечного восхода и заката. Веррес, которого так яростно изобличал Туллий{1235}, никогда зимой не бывал extra tectum [вне дома], и почти vix extra lectum [не покидал постель], беспрерывно распутничая и пьянствуя; вот так он проводил время[1414], и так ведет себя в наши дни несметное число людей. У них есть gymnasia bibonum [академии пьянства], школы и места для встреч; эти кентавры и лапифы швыряют пивные кружки{1236} и кубки, словно ядра, придумывают себе все новые услады, как, к примеру, колбасы, анчоусы, табак, кофе, маринованные устрицы, сельдь, копченые сардинки и пр., бесчисленные соления, содействующие разжиганию у них аппетита, и раздумывают, каким еще образом себе навредить, принимая какое-нибудь предохраняющее средство, дабы «наилучшим образом переносить свои возлияния»[1415], а если нет под рукой иного способа, то готовы опорожнить и тем, и другим путем все выпитое, чтобы, очистив свою глотку, получить возможность выпить снова»[1416]. Они издают зконы, insanas leges, contra bibendi fallacias, безумные законы против всяких попыток смошенничать во время питья, и в то же время хвастаются, если им это все же удается[1417], венчая того, кто выпьет больше всех, как это делали и прежде их пьяные предшественники (Quid ego video? Cum corona Pseudolum ebrium tuum[1418] [Кого это я вижу? Своего друга, Псевдола, пьяного и в венке]), а после их кончины на могиле будет изображена кружка с вином, как на надгробии престарелой жены Марона[1419]. Вот так они торжествуют в своей гнусности и оправдывают свою порочность ссылками на Рабле, этого французского Лукиана, считающего, что пьянство будто бы полезнее для тела, чем любое лекарство, потому что старых пьяниц больше, чем старых врачей. У них в запасе множество подобных аргументов, коими они призывают других следовать их примеру[1420] и горячо любить их за это (ибо ничто так не связывает людей, как это славное содружество). Так поступали Алкивиад в Греции, Нерон, Боноз{1237} и Гелиогабал в Риме, или, скорее, Алегабал, как его называли в старину (как доказывает Игнатий, основываясь на старых монетах[1421]). Таким же образом, замечает Гересбахий[1422], многие знатные люди ведут себя и поныне. Когда монарх пьет до тех пор, пока его взгляд не становится бессмысленным, подобно Битию у поэта:

Ille impiger hausit

Spumantem vino pateram[1423]

[Пенную чашу сполна осушил он до дна золотого],

после чего удаляется с невозмутимым видом; по этому случаю звучат трубы, флейты и барабаны, зрители рукоплещут, и даже «сам епископ», если только он не изобличает их, «будет стоять рядом с капелланом монарха и точно так же рукоплескать ему», O dignum principe haustum, О, поистине глоток достойный повелителя! «Наши голландцы»{1238} стараются расположить всех приезжих с помощью угощения и полных ведер c вином, velut infundibula integras obbas exhauriunt, et in monstrosis poculis ipsi monstrosi monstrosius epotant [они поглощают вино, опрокидывая его в глотку, как в воронку, и чудовищно накачиваются из чудовищного размера стаканов], превращая свои животы в бочонки»[1424]. Incredibile dictu, как жалуется один из их же соотечественников, quantum liquoris immodestissima gens capiat [количество вина, которое способны поглотить эти запойные пьяницы, невероятно]; «до чего же любезен их сердцу каждый пьяный, они его превозносят и выказывают ему всяческое почтение, а того, кто откажется поднять за него тост, готовы заколоть, убить»[1425]; это самое тяжкое оскорбление, которое невозможно простить. «Отказывающийся с ним выпить — это смертельный враг»[1426], — так отзывается о саксонцах Мюнстер. И то же самое в Польше: тот наилучший слуга и честнейший малый, говорит Александр Гагуин, кто чаще пьет за здоровье своего господина[1427]; такого вознаградят за хорошую службу, а самым храбрым малым считается тот, кто тащит на себе больше вина, хотя лошадь пивовара способна возить на себе куда больше, чем любой дюжий пьянчуга; тем не менее за благородные подвиги в такого рода деле его сочтут самым доблестным человеком, а Tam inter epulas fortis