отыскать. В село послали две роты вместе с пятью магами полка. Якобы все чародеи погибли в схватке, а из пехотинцев уцелели лишь восемнадцать. Через несколько дней полк переформировали так, что роты вторая и третья были восстановлены из остальных подразделений, после чего была проведена общая реорганизация Третьей армии: обмен полками, ротами, взводами и даже одиночными солдатами. В результате Двадцать второй пехотный полк вернулся к первоначальному численному составу, а поскольку за это время архивы частично сгорели, никто уже не может сказать, сколько солдат погибло и кто именно принимал участие в бою у Глеввен-Он. — Вельгерис произнес все это единым духом, не останавливаясь. — Прекрасная работа. У нас три года занял подсчет убитых.

Три года. Они вышли на это дело уже три года назад. А то и дольше. Гентрелл спокойно потянулся за кубком с вином, сделал глоток, не спуская глаз с противника. Эккенхард поймал себя на том, что именно так он и начинает думать о Гончей. Как о противнике.

«Когда же всплывет слово „враг“ — придется его убить», — понял он. И сразу же возник вопрос: «Не для того ли я здесь? Пригласил ли меня Гентрелл на ужин, чтобы я помог ему в убийстве?» Он и мгновения не сомневался, что старая Крыса не станет колебаться перед пролитием крови, посчитай он, что этого требует благо империи. Определенные тайны должны быть скрыты столько, сколько возможно.

— То есть вы три года копались в том, что вас не касается? — начал Гентрелл. — А еще два?

— Старались разобраться, что случилось с теми восемнадцатью солдатами, которые выжили. Семеро умерли от полученных ран, а тела их похоронили тайно, двое обезумели и исчезли где-то в подземельях Крысиной Норы, остальных девятерых уволили со службы в армии — и они перешли в подчинение внутренней разведки. Сделано это было куда как ловко, только во время очередной перестановки в Третьей армии, а потому никто не обратил внимания, что Крысы приняли под свое крыло последних из Глеввен-Он. Хорошая работа.

Гончая ухмыльнулся узкими губами, внимательно окидывая Гентрелла взглядом.

— И этих девятерых солдат, уже как принесших присягу Крысам, перевели в некий полузаброшенный замок. Собственно, сюда.

* * *

Рассвет. Это было не совсем точным словом для того явления, что они наблюдали. Солнце не выплыло из-за горизонта, но выскочило огненным шаром, пламенеющим кругом, мгновенно воткнувшим огненные копья в зеницы. Когда бы не экхаар, он бы ослеп в несколько минут. Белый песок Скорпионьей Мельницы отражал все со стократной силой: жар на небе, жар на земле. И все это ударяло прямо в них.

— Видишь? — Шепот ее был тише, чем шелест песка, осыпающегося под лапами бегущего паучка. — Видишь, как оно красиво? Невероятно, что где-то в мире может быть столько света.

Он смотрел на нее молча, с вопросом, повисшим где-то между ними. В каком же мрачном месте ты была, девушка? Кто ты?

А она стояла лицом к всходящему солнцу и смотрела прямо на его раскаленный шар. Не щурила глаз, не заслоняла их рукою, зрачки ее превратились в точки столь маленькие, что они почти исчезли в темно-синей радужке. Улыбнулась и вздрогнула.

— Столько света… — повторила она. — Ты не понимаешь, сын предателей, какое счастье видеть столько света — и притом всякий день.

— Не называй меня так.

— Что тебя оскорбляет? Название или истина, что в нем скрыта?

— Ты ничего не знаешь о моем народе.

— Правда? Я знаю о нем больше, чем он знает сам о себе. Кроме того, насколько я разумею, это уже не твой народ. Если я хорошо понимаю силу и значение символов, то, что ты уничтожил имя и сломал мечи, отрезало тебя от них раз и навсегда. Ты отказался от общей души, а потому не бросайся теперь на их защиту.

— Если я не принадлежу к ним, — странно, но слова эти вышли из него с трудом, — то ты не имеешь права называть меня сыном предателей.

Она взглянула на него искоса.

— Это верно. Здесь ты прав. Тогда каким именем тебя звать, мой маленький скорпион?

— Имя у меня есть.

— Нет… Его у тебя нет. Ты не можешь использовать имени от народа, к которому не принадлежишь. И какое из новых подходило бы тебе?

Она взглянула на него, чуть клоня набок голову, и в глазах ее угнездилось нечто… чужое.

— Имрисх? Был у меня когда-то малый… Нет, не подходит. Должно быть что-то более сильное, более опасное, имя, при звуке которого у врагов станут подгибаться колени. Назови я тебя Имрисх — они повалились бы со смеху… Хотя, возможно… Тогда ты сумел бы справиться с ними твоими новыми мечами. Как тебе? Я дам тебе имя, ты встанешь к бою, назовешься — и внезапно все хохочут, неспособные к защите? Но тогда и мне не было б нужды в скорпионе, хватило бы простого щенка… — Монолог ее перешел в бормотание, чуждость из глаз разлилась по коже, она утратила вдруг привычную мимику, словно часть мышц ее отмерла, а остальные придали ее лицу новую форму. — …Может, не давать тебе имени? Стану говорить только: «иди», «сделай», «принеси», «убей». А ты будешь знать, всегда и всюду будешь знать, когда я обращаюсь к тебе, и никогда не заколеблешься ни на миг. Это просто, хватит изменить тебя — немного здесь, чуть-чуть там…

Внезапно он почувствовал холод в затылке, будто его сжали ледяные пальцы.

Мечи выскочили из ножен быстрее, чем он мог представить, что такое возможно. Легкость клинков превратила их в черные лоснящиеся полосы. Она не вздрогнула, когда два кривых клинка замерли у ее шеи.

— Нет, — тряхнула она головою, продолжая монолог. — Такой скорпион был бы искалечен. Я уже видела подобное: пройдет время, и он утратит возможность действовать самостоятельно. А мне необходим умелый убийца, такой, за которого не нужно будет думать. Как сейчас: чувствуешь Силу и реагируешь, пусть даже это означает, что нарушаешь клятву верности.

Ледяные пальцы исчезли.

— Я должен тебя охранять, — сказал он медленно, с трудом владея голосом, — но если ты еще раз попытаешься меня изменить, наложить какое-то волшебство, клянусь…

— Чем? Что такое у тебя еще осталось, скорпион? Нет у тебя ничего: народа, семьи, имени, собственных мечей. Чем ты можешь поклясться?

Была она чужая, куда более чужая, чем любой из тех, кого он встречал в жизни. Дело заключалось не в лице со странно деформированными чертами, что выглядели так, будто кожу ее натянули на лицо другого человека. Другого существа. Дело было во взгляде, глаза ее смотрели как… Он