Все были там и были увлечены. Полностью увлечены. И, конечно же, каждый из них стал бы членом группы навсегда, если бы я этого хотел.

Вот только Марк Рибот не явился на встречу.

Находиться в студии с девятью музыкантами - дорого. Студия, достаточно большая, чтобы вместить такое количество музыкантов, играющих вживую, стоит дорого. Вам нужно разделение звука, чтобы один игрок не проникал в микрофон другого. Для этого нужно большое помещение с множеством кабинок и перегородками, а это дорого. Студия, способная обеспечить такое количество отдельных миксов для наушников, стоит дорого. Инженер стоит дорого. Лента стоит дорого. Запись в наши дни не так дорога, но запись большой группы вживую, даже сейчас, с возможностью овердаба, стоит очень дорого.

Дорого. Дорого.

Почти каждый раз, когда я был в студии, мне приходилось с тревогой следить за временем из-за выделенного бюджета. Музыка теряет что-то, потому что вы пытаетесь играть без ошибок. Вы не выкладываетесь на полную. Ты больше стараешься перестраховаться, чтобы убедиться, что у тебя все есть, и не допустить какой-нибудь ужасной ошибки в нарезке, которую ты не можешь себе позволить перезаписать.

На этот раз бюджета не было. Мы могли делать это до тех пор, пока все не будет в порядке. У меня не было ни малейшего опасения, что деньги выйдут из-под контроля и закончатся. Бог был на моей стороне. Все должно было пройти хорошо.

Создание пластинки - очень искусственное занятие. Вы пытаетесь заключить в звук то, что является маленьким моментом души. То, что изначально пришло к вам, как детская молитва. Затем она расцветает вместе с музыкантами на репетиции, а потом взрывается жизнью, когда вы ее играете.

В прошлом он был прекрасен, и для записи вы хотите, чтобы он был таким же изысканным, как и раньше. Вы хотите, чтобы она была идеальной. Лучшее исполнение этой песни вживую, которое вы хотите записать. Это действительно все, что нужно: лучшее исполнение этой песни.

В тот раз в Киото после части B темп немного поднялся, и вы хотите этого. Но вы также хотите, чтобы раздел после этого был сыгран немного медленнее, как в тот раз в Мюнхене, где вы сделали это год назад.

Вы хотите, чтобы он был свободным, но лаконичным и не допускал ошибок.

Вы хотите получить все это.

Но теперь вы находитесь в искусственной среде. Барабанщик и перкуссионист находятся в кабинках. Вы их не видите, только макушки их маленьких голов.

Все приходит к вам через наушники. Вы не можете почувствовать бас или барабаны. Вы не чувствуете парня, стоящего рядом с вами, когда он топает по полу в середине своего соло. Нет ни мышц, ни пота. Просто маленькие тики информации в ваших ушах, проходящие через машину, в провода, в ваши наушники.

Люди думают, что музыка - это звук, но на самом деле музыка - это вибрация.

Так много вечеров мы играли в помещениях с плохим звуком или там, где звук на сцене был неприемлем, но на полпути к шоу мы покоряли комнату и интуитивно находили способ заставить ее светиться. Это не имеет ничего общего с наукой и связано с чем-то другим, чему нет определения. Вы никогда ничему не научитесь в следующий раз. Это просто поиск вибрации комнаты. Я наполовину смотрел по телевизору передачу о Куинси Джонсе, но когда он сказал, что, приходя в студию звукозаписи, он всегда улучает момент, чтобы впустить Бога, я сел и стал внимательнее, потому что так оно и есть.

То, что начинается как теплое щекотание в мозгу. Маленький пузырек света. Подарок. Который теперь записывается и путешествует по проводам к другим музыкантам, проходит через еще большие провода в большие машины, записывается на пластик и отправляется по проводам в еще больший пластик, а затем массово производится глухими на фабрике в Нью-Джерси. И этот маленький, чистый пузырек молитвы должен оставаться там и быть органичным. Но вы хотите, чтобы его услышали; вы хотите, чтобы это вдохновение распространялось, чтобы оно было маяком. Вы хотите послать его в мир в том чистом виде, в котором оно пришло к вам. И если вы сможете добиться этого, вы сделаете мир лучше.

Я готовился к работе в студии. Я был чертовски рад записать эту музыку. Я был на задании.

Казу приготовил мне завтрак. Она пришла в своих больших тапочках с крокодильей мордой, которые я ей подарил.

Зазвонил телефон, и это был Рибот. Он заявил, что не собирается идти в студию, чтобы ему заплатили единовременно за запись. Он должен получить все, что требует профсоюз. А требования профсоюза основывались на трехчасовых отрезках. Думаю, тогда это было 250 долларов за каждые три часа.

Он не только настаивал на том, чтобы ему платили профсоюзную зарплату, но и на том, чтобы так платили всей группе.

Но я подсчитал эти деньги. То, что я им предложил, в итоге оказалось бы больше, чем ставка профсоюзной сессии за то время, которое они собирались потратить. Так что с его стороны было нелепо спорить о том, что они получат меньше денег.

Но я хотел, чтобы они все были там. Чтобы они все были вовлечены в процесс создания этой вещи. И я не хотел записываться, постоянно поглядывая на часы и прикидывая, что если я отпущу рогатых домой через полчаса, когда мы будем дублировать басовые партии, то смогу сэкономить 1200 долларов.

Я просто хотел прийти, выделить определенную сумму денег на проект, а это были охренительные деньги, а потом работать над музыкой, все вместе, как единое целое, пока она не станет великолепной.

Меня очень раздражало то, как грубо и агрессивно Рибот отстаивал свои принципы. Он яростно и упорно отстаивал святость профсоюза, как будто Карл Маркс был его дядей.

Вся эта история вывела меня из себя, потому что Марк не пришел на встречу и даже не позвонил, чтобы сказать, что его там не будет. Он устроил мне засаду в один из самых важных дней в моей жизни. Я думала, что это важный день во всех их жизнях.

Забудьте о кино. Забудьте о звукозаписывающих компаниях. Просто создайте племя, которое ходит из города в город и проводит этот ритуал.

Может быть, каким-то образом, которого я не вижу и не замечал, я не был верен этому. Но если это так, то я действительно не вижу этого. Даже сегодня. Я