- Истинно так! – поддержала Майса, обратив внимание, что Шаман выглядит очень усталым, - А где мы? Мы скоро встретим ванакта Алекса?

- Да, Творец, где мы? Где? Где?.. – зашумели дети, прекратив возню и уставившись на него множеством кроваво-красных глазок.

Они называли его «Творцом», это он сам им придумал, потому что более подходящего слова он так и не придумал за прошедшие годы, а это прижилось.

- С командиром Алексом мы встретимся уже скоро, только не здесь и не сейчас. Но эта встреча неизбежна, не сомневайся воин Майса, - сказал Шаман. – А где мы… сейчас я вам покажу.

Он приказал ИИ корабля активировать большой обзорный визор в грузотсеке, и все замерли, увидев окружающую красоту. Шаман сделал увеличение в одну сторону, и вдалеке среди подсвеченных клубов туманности стали видны некие объекты, сами сияющие ярко-розовым и голубым. Шаман сделал еще большее увеличение, и все увидели, что это были кристаллы, плывущие в космосе словно стаей. Точнее, в сердцевине этой стаи безмятежно плыл огромный кристалл, по размерам чуть меньше кристалла из Коралла, а вокруг в пространстве плыли множество гораздо меньших кристаллов-спутников. Это походило на нечто вроде стаи с огромным вожаком-«резирагхом» в середине.

- Это… - прошептала Майса, пораженная увиденным.

- Это и есть «резирагхи», и эти живые в отличие от тех, что заперты в гурхорских ташхаармах, - сказал Шаман. – Гурхоры не умеют и не понимают, как использовать их жизненную силу. Они просто охотятся и убивают их, используя мертвые тела «резирагхов» как сердцевины своих кораблей. Но полную силу живого «резирагха» они не знают, а между тем она во много раз больше силы мертвого.

Майса и дети во все глаза смотрели на визоры, любуясь картиной безмятежного странствия этой стаи живых существ, рожденных где-то в глубинах Внешнего Космоса в условиях иной, небиологической эволюции. Эти «резирагхи», которое они видели, не были просто тусклыми камнями-кристаллами, какие обычно находились в плену переплетения биотических «щупальцев» кораблей-медуз, эти сияли и светились изнутри своей необычной жизнью, и двигались самостоятельно, своей волей выбирая свой жизненный путь.

- Чувствуете их «песнь»? – сказал Шаман, - Как они «поют» о жизни, о вселенной, о будущем? От мертвых «камней» вы никогда не услышите подобного.

Дети и Майса замерли, прислушиваясь к своим ощущениям. Технологичная псионика «нарга» передавала легкую вибрацию «песни» «резирагхов», это ощущение было трудно заметить и передать словами… Но оно было такое… что-то такое свободное, светлое, хорошее.

- Это их истинная песнь, а не тот крик боли, которому их учит война, - сказал Шаман, - Сейчас мы идем к ним. Они наша цель.

Часть 5.3 Хаос и эволюция

Приблизившись к стае сияющих кристаллов, Шаман, Майса и дети гораздо четче и сильнее услышали их «песнь» - это была неслышимая ухом, но ощущаемая всем телом и разумом, идущая из глубины души псионная вибрация. Если сравнить это со звуком, это было нечто величественное и космическое, как будто некий мифический левиафан воспевал радость своего существования, восхищаясь собой, своим движением, своей свободой и окружающим космосом. Особенно чувствительны к «песни» были дети – они завороженно наблюдали по визорам за стаей кристаллов, и с их лиц не сходили блаженные улыбки.

- Не знаю, откуда они взялись, где их родина, и как они вообще появились на свет. Максимум, что я смог извлечь из останков «Отца-Резирагха», это эхо воспоминаний о их бесконечных путешествиях сквозь космос… Блуждая в пространстве, и наслаждаясь своим блужданием, он когда-то вел свою жизнь таким же образом. Пока гурхоры не нашли и не убили его, чтобы использовать в своих целях. Видишь, в центре стаи один большой кристалл? – спросил Шаман, Майса кивнула, - Это их «Отец», источник «песни» и разума. Остальные, поменьше – это его «дети», подобные им ты могла видеть в основе «ташхаармов». Конечно, не совсем правильно использовать такие человеческие понятия, как «отец», «дети» и «разум» в отношении этих существ, но по-другому у меня не получится объяснить. Это неорганические существа, совершенно чуждая не только нам, но и гурхорам форма жизни, тем не менее, она по-своему разумна. Центр этого существа-сообщества – это и есть самый большой кристалл, называемый «Отец-Резирагх», с помощью псионной «песни» он управляет и направляет своих «детей», которые в прямом смысле не являются его детьми. По сути это – резонаторы псионики, сателлиты, не обладающие собственным «сознанием», просто части его стайного существа, отражающие и усиливающие «песнь» основного кристалла. Таким образом они и существуют, являя собой некую коллективную форму жизни. Гурхоры когда-то столкнулись с ними на заре своего освоения космоса и догадались использовать их резонирующие свойства и способность двигаться с помощью псионики – строя с помощью своих паразитических биотехнологий корабли-медузы, они смогли распространиться за пределы своего домашнего мира и поглотить множество иных миров. В теле же главного кристалла, убитого ими, они выдолбили коридоры и залы, сделав из него святилище Пожирателя и хранили там шар-артефакт харгонской расы. Но они так и не познали истинной мощи «Отца-Резирагха», да и не могли бы этого сделать – уже мертвый, он мало чем отличался от своих сателлитов-резонаторов, разве что размером… Мы же поступим по-иному, и мои дети помогут нам осуществить задуманное.

Майса обернулась на четырехглазых малышей-мутантов, скалящих в улыбках большие рты с рядами мелких острых зубок.

- Скажи мне, Шаман, зачем это все? – спросила она, - Зачем существуют эти дети? К чему ведет твой путь? Я пошла с тобой только из-за ванакта Алекса, и я все еще верю, что ты приведешь меня к нему и он спасет «Спарту». Но честно говоря, видя все это, у меня появляется все больше вопросов и сомнений. Тупо спрашивать это прямо у тебя, но ты сам как оцениваешь, не стал ли ты одержим своим даром, как Безумный Такэси?

Шаман секунду молчал, погрузившись в себя. Майса, внимательно посмотрев на него, подумала, что он выглядит измученно – осунувшееся лицо с темными кругами под глазами, покрасневшие белки глаз, лоб покрытый хмурыми морщинами, безрадостный рот с пересохшими бескровными губами. И этот его взгляд – Майса очень хорошо знала такой взгляд – это был взгляд предельного отчаяния, когда воины в тяжелом сражении теряют веру в победу, и им уже становится все равно, выживут они или нет и думают только о том, чтобы все просто кончилось.

- Все дни смешались у меня, и нет ничего верного