что, обращаясь неоднократно къ вашему Превосходительству съ покорнѣйшими просьбами, объ оказаніи Ваiимъ Превосходительствомъ начальничьяго покровительства, откупъ имѣетъ въ виду» и т. д.

— Неужели вы, въ самомъ дѣлѣ, сочинили это прошеніе? спросилъ я Ранова.

— Помилуй Богъ, я только учу тебя читать вслухъ. Старикъ по числу превосходительствъ судитъ объ убѣдительности или неубѣдительности прошеній. Это, какъ видишь, не маловажное обстоятельство для удачности экзамепа.

Я блистательно выдержалъ экзаменъ.

— Очень хорошо, очень хорошо, одобрилъ старикъ. — Теперь, перепиши ты эту бумагу, да покажи мнѣ; я хочу посмотрѣть, красиво ли ты пишешь.

Я переписалъ на гербовой. Моимъ почеркомъ остались довольны.

— Ну, теперь отнеси ты эту бумагу его превосходительству, вручи, и приди передать мнѣ отвѣтъ.

— Ну, что? спросилъ старикъ, когда я исполнилъ послѣднее порученіе.

— Отдалъ.

— Что сказали?

— Постараются сдѣлать все для васъ.

— Для меня? они такъ и сказали?

— Да. Велѣли вамъ кланяться.

— Неужели велѣли?

— Велѣли.

— Какъ же это было? Разскажи съ самаго начала.

— Я передалъ бумагу…

— Нѣтъ. Какъ было съ начала?

— Я пришелъ.

— Ну?

— Велѣлъ доложить. Меня приняли. Я поклонился. Предсѣдатель спрашиваетъ, что угодно?

— А ты ему что?

— Г. откупщикъ поручилъ мнѣ поднести вашему превосходительству сіе покорнѣйшее прошеніе. Они приняли и со вниманіемъ прочли.

— Со вниманіемъ, говоришь ты?

— Съ большимъ вниманіемъ. Затѣмъ поручили вамъ кланяться и сказать, что они сообразятъ и сдѣлаютъ для васъ все возможное.

— И больше ничего?

— Я поклонился, поблагодарилъ отъ вашего имени и вышелъ.

— Благодарю, ты расторопный малый.

Я сдѣлалъ шагъ къ двери.

— Постой, удержалъ меня старикъ, его превосходительство, г. предсѣдатель казенной палаты, кажется — попечитель дѣтскаго пріюта?

— Да, кажется.

— Скажи Ранову, чтобы онъ имъ отвезъ отъ моего имени, сію минуту, пять сотъ рублей на пріютъ. Такимъ начальствомъ дорожить надобно.

Я былъ утвержденъ въ должности. Но положенное жалованье далеко не соотвѣтствовало ни громкому служебному титулу, ни громадному головоломному труду. Кучеръ Сенька, одобряя меня, сказалъ, между прочимъ, «жаль только что сухотка. Ну, да это что! откормимъ». Любопытно было бы посмотрѣть, какъ Сенька кучеръ умудрился бы откармливать меня такимъ жалованьемъ, которымъ едва можно было прокормиться. Кромѣ горя отъ прокормленія, я страдалъ и отъ интригъ, и отъ зависти. У старика былъ достойный фактотумъ, полуграмотный жидокъ. Не знаю почему, но эта личность тоже считалась геніальнымъ бухгалтеромъ. Легко представить, какую пѣсню запѣлъ фактотумъ при видѣ уничтоженія всѣхъ порядковъ, заведенныхъ имъ до меня. Начались интриги, доносы, ябеды, подстрекательства канцелярскихъ къ неповиновенію, но въ концѣ концовъ я одолѣлъ и остался побѣдителемъ.

Одно, чего я переварить не могъ — это безцеремонной ласковости старика и радушія его молодой супруги. Насколько казалась пріятна простота обращенія откупщика сначала, настолько я началъ ея бояться въ послѣдствіи, когда нѣсколько ближе присмотрѣлся къ моему принципалу. Онъ, казалось, жить не могъ безъ фаворитовъ, по былъ такъ капризенъ и непостояненъ, что фавориты не долго могли удерживаться на этой лестной почвѣ. Переходъ отъ крайняго расположенія къ смертельной ненависти былъ вещью самой обыкновенной у старика. И горе тому любимцу, который попадалъ въ немилость: патронъ, въ своемъ преслѣдованіи и гнѣвѣ не зналъ границъ. Только два, три отъявленныхъ негодяя пользовались неизмѣннымъ его расположеніемъ. Они такъ ловко ползали и подличали, такъ совершенно изучили безхарактерность и слабости своего властелина, такъ искусно умѣли льстить молодой откупщицѣ, что ихъ лакейская позиція была на всегда упрочена. Я гнушался лакействомъ и шпіонствомъ, а потому трепеталъ при одной мысли попасть въ число мимолетныхъ фаворитовъ.

Понятно, послѣ этого, что чувствовалъ я при видѣ особенной ласки старика ко мнѣ. Я сталъ избѣгать его обѣдовъ, его вечеринокъ, его общества, подъ сотнею предлоговъ, не обращая вниманія на его лестные упреки. Единственно этой разумной осторожности я обязанъ былъ тѣмъ, что выслужилъ благополучно около года. Отъ молодой откупщицы я страдалъ не мало. Она, къ крайнему моему несчастію, страстно любила музыку вообще, и визгливые звуки скрипки въ особенности. Я обязанъ былъ являться иногда по вечерамъ, когда ей вздумается, со скрипкою подъ мышкой, какъ бродячій музыкантъ, чтобы услаждать слухъ кабачной королевы. Любила она исключительно плачевныя національныя еврейскія мелодіи, со вздохами, руладами и дикими взвизгами. Я долженъ былъ по заказу вдохновляться, и вдохновеніе это должно было длиться до тѣхъ поръ, пока слушательницѣ не надоѣстъ. Изрѣдка присутствовалъ на этихъ концертахъ и старикъ, покоясь на колѣнахъ своей подруги. Невыразимое отвращеніе къ самому себѣ чувствовалъ я въ подобныя минуты. Унижая свою скрипку въ Лондонѣ, кабакѣ моей тещи, я, по крайней мѣрѣ, помогалъ этимъ семьѣ; тутъ же я разыгрывалъ роль фигляра, роль нищаго, вертящаго ненавистную шарманку, изъ-за случайнаго, копеечнаго подаянія.

Я даже собирался бросить службу и поискать чего нибудь получше, какъ, къ тому времени, пріѣхалъ сынъ и компаніонъ старика погостить нѣсколько дней у отца. Между отцомъ и сыномъ, изъ-за молодой мачихи, существовали натянутыя отношенія. Молодой откупщикъ пользовался славою отличнаго дѣльца, понимающаго откупное дѣло во всѣхъ его изгибахъ, человѣка, прошедшаго огонь и воду. Ожидалась строгая ревизія. Не удивительно, что она наполнила многія сердца, страхомъ и надеждою. Я былъ въ числѣ надѣящихся. Если онъ на самомъ дѣлѣ такой опытный дѣлецъ — думалъ я — то онъ оцѣнить и мои порядки, и мое искуство; а тамъ…

Никогда не забуду той минуты, когда я представился пріѣзжему молодому принципалу. Сердце замирало отъ разнородныхъ чувствъ; лицо, которому я былъ представленъ и которое, я, съ настоящей минуты, буду называть просто сыномъ, былъ брюнетъ, лѣтъ тридцати-пяти, средняго роста, стройный, замѣчательно хорошо сложенный. Красивое лицо его имѣло нѣсколько надмѣнное, жесткое выраженіе, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, каждая черта этого лица дышала необыкновеннымъ умомъ, рѣшительностью, энергіей. Лицо это было бы несравненно красивѣе и изящнѣе, еслибы его не портили холодные, нѣсколько болѣзненные глаза, черные какъ смоль, но прилизанные волосы, подстриженные по русски, въ скобку, окладистая купеческая борода и слишкомъ румянный цвѣтъ лица. Болѣе всего непріятно кидалась въ глаза серебренная серьга въ ухѣ, которая, вмѣстѣ съ длиннополымъ суконнымъ сюртукомъ, придавала ему видъ зажиточнаго, простаго русскаго купчины.

Отецъ представилъ меня сыну въ довольно лестныхъ выраженіяхъ.

— Вы, сколько мнѣ извѣстно, ввели новую методу бухгалтеріи? спросилъ меня какимъ-то строгимъ, металлическимъ голосомъ сынъ.

Я молча поклонился.

— Обревизую и отчетную часть. Приготовьтесь къ завтрашнему утру. Если останусь доволенъ… Впрочемъ, увидимъ, сказалъ мнѣ сынъ въ заключеніе.

Я цѣлую ночь провозился съ моей канцеляріей. А сердце такъ и трепетало отъ сладкой надежды. И самоувѣренность моя была не напрасна: сына поразилъ порядокъ цѣлой дюжины книгъ, письменныхъ, бухгалтерскихъ дѣлъ и переписокъ. Особенно изумился онъ незнакомой ему системѣ, различными ключами которой справки, повѣрки и контроль совершаются быстро и точно.