Шрифт:
Закладка:
Около 16 часов поехал в Новопавловку, куда на ночлег прибыл отряд Жебрака; переговоры с Жебраком – соединение не состоялось, опять наследие.
Завтра выступаем; дорога хотя и не вязкая, но верхний слой подмок и уже труден для автомобилей и неприятен пешеходам, на полях редкий снег, к ночи определенно холодно, подмерзает – тяжелые условия для переходов в брод, если даже последние окажутся довольно мелкие. В общем, переход Буга – один из самых трудных барьеров.
14 марта
Все вокруг в белом саване – за ночь выпал снег, окна замерзли, определенно холодно – мороз 2–3 градуса и холодный ветер: земля подмерзла. Условия переправы складываются все суровее и труднее.
Колонна выступает в 9 часов.
Вначале было холодно идти, постепенно к концу марша потеплело, мороз окончился. На большом привале зашли в соседнюю избу пообедать молоком и яйцами, солдатка – муж в плену, она и ее квартиранты жалуются на современные «свободы», «раньше было лучше», приходится слышать очень часто, но полная неспособность бороться, одни сетования; запуганность, забитость, а охотно сообщают имена зачинщиков и комитетчиков, если только рассчитывают, что их не выдадут. Пришли в Домашевку часов в 4.30. История с квартирами 2-й роты – в ее район понасадили сестер, начальствующих лиц, всем хорошие квартиры. Это недовольство высказывал генерал Семенов[191].
Вернулась разведка (тайная) и разъезды. Сведения о переправах – хороший паром у Акмечети, бродов нет; у Канта-кузенки мост не охраняется, но в Вознесенске батальон австрийцев с четырьмя орудиями – проходившие большевистские части через брод Мертвоводы были ими обстреляны, – я этого не хочу! Утром собрал все донесения – принял окончательное решение: переправляться у Александровки с автомобилем – паром подъемностью 800 пудов. Делает рейс в одну сторону 3–4 минуты; переправу начать сразу с подхода, ночью, когда спят, для чего выступить в 18 часов, причем конница с конно-горной вперед переменным аллюром для начала переправы. За ними вся пехота с пулеметами, затем артиллерия, потом обозы; автомобили в конце, так как нужно особое оборудование парома. На всякий случай легкая батарея при начале переправы будет оставлена на правом берегу на позиции (опять же практика).
15 марта, Домашевка
Все время до похода прошло у меня в налаживании отношений старших начальников к добровольцам, по устранению впредь квартирных трений, по ликвидированию сестер, из коих оставлено пока только 4 (из 11); указал, чтобы, не исключая и жены Лесли, все жили вместе при отрядном лазарете – это не свадебное путешествие; пришлось выдержать сильную атаку ликвидируемых сестер, но устоял, разрешив довести только до Александровки, откуда ближе к железной дороге. Наладил связь с ожидаемым Кулаковским – все благополучно, он прибыл еще с четырьмя; отличный, редкий офицер.
Днем работала комиссия по проверке и сокращению обоза – некоторые результаты дала.
В Домашевке по авточасти крупная удача – у местной помещицы в соседней экономии купили до 250 пудов бензину, который она охотно продала, и недорого: по 20 рублей за пуд. Она сильно опасалась, что большевики или иная нечисть заберут даром. А нам торжество – на все машины теперь бензину хватит верст на 500, если не больше.
Выступили в 18 часов.
Семь человек отправлено в дальнюю командировку. В дороге мысль настойчиво вертелась вокруг прошлого, настоящего и дней грядущих; нет-нет да и сожмет тоской сердце, инстинкт культуры борется с мщением побежденному врагу, но разум, ясный и логичный разум, торжествуй над несознательным движением сердца… Что можем мы сказать убийце трех офицеров или тому, кто лично офицера приговорил к смерти за «буржуйство и контрреволюционность». Или как отвечать тому, кто являлся духовным вождем насилий, грабежей, убийств, оскорблений, их зачинщиком, их мозгом, кто чужие души отравлял ядом преступления?! Мы живем в страшные времена озверения, обесценивания жизни. Сердце, молчи, и закаляйся, воля, ибо этими дикими разнузданными хулиганами признается и уважается только один закон: «Око за око», а я скажу: «Два ока за око, все зубы за зуб». «Подъявший меч…»
В этой беспощадной борьбе за жизнь я стану вровень с этим страшным звериным законом – с волками жить…
И пусть культурное сердце сжимается иногда непроизвольно – жребий брошен, и в этом пути пойдем бесстрастно и упорно к заветной цели через потоки чужой и своей крови. Такова жизнь… Сегодня ты, а завтра я. Кругом враги… Мы, как водою остров, окружены большевиками, австро-германцами и украинцами. Огрызаясь на одних, ведя политику налево и направо, идешь по пути крови и коварства к одному светлому лучу, к одной правой вере, но путь так далек, так тернист.
Холод усиливается – почти мороз; полная луна холодным светом освещает пустынные, ровные пашни, изредка прорезанные узкими полосками снега. Большинство идет пешком почти весь переход. Слезли с подвод – все же теплее. Холод проникает всюду…
12-й час, вот и река.
16 марта, Александровка
В половину двенадцатого, когда голова нашей колонны подошла к парому, уже началась переправа горной батареи; эскадрон был уже на левой стороне. Переправа тянулась долго – только в 6 часов переправил части, и началась переправа обозов.
Чем дальше к утру, тем становилось холоднее – усиливался ветер, грелись у костров из камыша, соломы, сухой травы и бурьяна – дров нет; в домике паромщика битком набито греющимися.
Вернувшись в штаб, пил чай. Почти совсем не заснул. Днем от заставы донесение о приходе на станцию Трикраты эшелона – донесение, до крайности не вязавшееся с обстановкой; по выяснении оказалось мифом – пришел поезд с товарными вагонами.
День опять ветреный и холодный.
Бессонная ночь сказалась, устал, хочется спать – лег в начале 10-го.
17 марта, Петропавловка
С утра пурга; с выступлением задержались, и колонна двинулась только в 7.30, вместо 7. Ветер восточный – северовосточный, холодный гнал тонкую снежную пыль, резал лицо, коченели руки, отмораживались уши, лед нависал на усах и бороде, на ресницах и бровях. Может, дорогу плохо видно. Снег слепит чем дальше, тем больше. Идти очень тяжело, в особенности
