Сам на себя пеняй и сам себя жалей,—

А мне тебя не жаль. Польстившись на подарок,

       Что заслужил, то получи:

       Заместо сотенной свечи —

       Копеечный огарок.

НАТУРАЛИСТ

«Эх ты, карманчик мой! Расти, голубчик, пухни!»—

         Так губернаторский лакей,

                          Мокей,

     Пред всею челядью бахвалился средь кухни.

«Что, ирод? Знать, опять с кого-нибудь содрал?»

         «Вестимо!

     Чужой целкач у нас не проплывет, брат, мимо.

     Как вышло давеча. Проснувшись, генерал:

«Ну, что, брат? — эт-та мне,— в приемной много люду?»

     «Порядком, говорю, набилось отовсюду».

«А ты,— и пальцем так изволил погрозить,—

     Карман себе небось успел уж нагрузить?»

«Так точно,— говорю.— Греха таить не буду.

     А только доложу: есть и для вас... «сюжет»...»

     Тут барин мой, как был без брюк и без манжет,

     К дверям-от — шасть, и к щелке — глазом.

«Где, говори скорей?»

     «Вон... в шляпке с черным газом».

«Так... Недурна, хе-хе... Еще разок взгляну...»

          А сам пустил слюну:

«Венера... истинно Венера...

Глаза потупила... Пикантная манера!

Не удержаться тут святому от греха.

Зачем пришла, Мокей?»

                                      «Просить за жениха,

Что посадили вон намедни... землемера».

«За жениха, хе-хе... Ух, дьявол! Все забудь!

     Видал, какая грудь?

Пусть не ломается, шепни, не будет дурой.

Скажи, что, дескать, я... что мы... не как-нибудь:

     Облагорожены культурой!

Исполним, дескать, все... Мол, барин — холостяк,

И благодарность вся... пустяк:

     Возьмем, хе-хе... натурой!»

За все свои дела волк отвечает шкурой.

Но этот самый вот «натуралист»-подлец

     Попал в министры под конец.

И хоть при Керенском и был объявлен вором,

Но как сановникам еще была лафа,

То, вишь ты, для него «не подошла графа»,

И этот аспид был отпущен прокурором.

ОСЛЫ

Не рядовой осел, не пустобай-оратор,

Словам которого, кто хочет, тот перечь,—

Осел сановнейший, делец-администратор

В собрании ослов держал такую речь:

«Друзья! Мы все живем в периоде ослином.

Хотел бы знать я: кто, наш славный род хуля,

Осмелится сказать, что для ослов земля

       Сошлася клином?

Ослы прошли везде, куда ни посмотри.

Ослы теперь — предмет и зависти и злобы.

Кого и чествуют и жалуют цари?

       Кто нынче — первые особы?

Кто — все великие и малые послы?

Кто — все приказные чины и воеводы?

       Все,— если не ослы,

       То близкой к ним породы!

Но... здесь я подхожу к печальнейшему «но»,

Высокородные отцы и патриоты,—

В нем — зло, таящее грядущих бед зерно,

Несчастье, ставшее для нас уже давно

Предметом горестной тревоги и заботы:

Одолевает нас незнатная родня.

Ослы в опасности! Породу их грязня,

Из сел и деревень, улусов и аулов

В их круг втирается тьма лошаков и мулов.

Недостает еще — храни нас бог! — коня.

Отцы! В минувший съезд избрали вы меня,

Чтоб в сферах правящих добыл я повеленье

Об утверждении особых прав и льгот

       В ослином поколенье.

       Добыл я все. И вот

             Моих хлопот

             Осуществленье:

На теплые места, на всякий важный пост

       Пройдет лишь наш прирост,

Ослы без подмеси, в которых каждый атом

       Заверен нашим аттестатом.

И первый суд сейчас произнесете вы.

Вот перед вами строй любезных наших деток».

(Шум. Крики: «Господи!» — «Красавцы!» — «Прямо львы!»)

             «Правофланговый!»

             «Гы!»

       «Молчи!.. Осел-трехлеток!..

       Судите сами».

             «Гы!»

             «С чего начнем?»

                    «С хвоста».

       «Не хвост, а красота!»

«Как будто слишком длинный?»

       «Хвост — истинно ослиный!»

       «А уши, уши каковы?»

«Из-за ушей совсем не видно головы!»

«Позвольте, главное совсем и позабыто:

             Копыто как?»

       «Хоть напоказ,

       Вот полюбуйтесь. В самый раз.

       Как есть ослиное копыто!»

       «Ура!.. Качать мальца!»

                    «Поставить на овес! —

Вскричали судьи все приятно и согласно,

             Как сто немазаных колес.—

       Экзамен выдержан прекрасно!»

Хотя в былые дни для знатного осла

       Открыты были все карьеры,

А революция ослов порастрясла,—

Однако ж их еще осталось — свыше меры.

УРОЖАЙ

             Как у попа Ипата

             Не борода — лопата.

Расправивши ее оплывшею рукой,

   Печальных мужиков намедни

             В конце обедни

   Поп речью потчевал такой:

«Ох, вижу: в помыслах мирских погрязли все вы.

   Не богомольцы вы весной.

   Все только думки про посевы:

А не побил бы град, а не спалил бы зной.

   Почто мятетеся и плачетеся вскую?

Бог видит нашу скорбь и всю нужду людскую,

Казня и милуя нас, грешных, поделом.

   Не судьи мы господней воле.

   Идите же со мною в поле,—

На всходах отпоем молебен всем селом.

И ущедрит нас бог зерном по вашей вере,

И будет хорошо приходу и попу.

С вас много ль надо мне: с копенки по снопу

   Аль с закрома по мере».

Читатель, не мудри и зря не возражай.

   Поп линию свою ведет примерно:

   Помолится, и будет урожай —

У мужиков? Бог весть! А у попа — наверно.

ХОЗЯИН

Заводчик с книжечкой застал однажды внука:

        «А ну-ка, миленький, а ну-ка,

Что говорит