Шрифт:
Закладка:
Другое дело Егор – занимаясь в музее, он выбрал свою профессию.
Первое время было похоже на игру: теперь не раввин и не моряк, а египтолог. В одиннадцать лет он сделал свой первый научный доклад. Сначала это было маленькое выступление на занятии в кружке. Впрочем, он отнесся серьезно, репетировал дома. Мама сказала, что материала мало, надо еще готовиться. Они вместе листали книги, делали выписки, снова репетировали. Выступление на кружке оказалось лучшим из возможных для школьника. Повторное выступление состоялось в лектории музея. Прямо как у взрослого. У нас сохранилась фотография с этого выступления – Георгий с указкой в руках около трибуны и экрана, на котором показывали диапозитивы.
Егор после шестого класса занятий в музее не забросил, но это был особый формат, для избранных учеников.
Уроки музыки
Один из проектов в нашем детстве оказался совершенно проваленным – попытка дать нам музыкальное образование. Все интеллигентные и вообще все заботливые родители пытаются учить детей музыке. Далеко не у всех получается. Иногда нет условий. Условия у нас были: бабушка в молодости хорошо пела, у нее был рояль (настоящий рояль, не пианино – вообразите!), давать нам уроки приходила бабушкина подруга, концертмейстер из консерватории. Звали эту импозантную даму Татьяна Николаевна Романова. Мы с Егором иногда говорили между собой, что это и есть уцелевшая от расправы дочь императора Николая Второго. Это была часть нашей игры: что такое не может быть правдой, мы прекрасно понимали. Но на нашу фантазию повлияли совпадение имен и иногда возникавшие разговоры о том, что одна из великих княжон уцелела, живет где-то на Западе. Говорят, то была самозванка. Может, тоже чья-то игра, газетная утка?
Мы учились играть на рояле. На даче занятия продолжались, там была небольшая, примерно размером с пианино, фисгармония. Но всё без толку. Конечно, мы мало старались, но ребенок способный, только несобранный, обычно некоторых успехов достигает. У Георгия было несколько сложнее, а мои музыкальные таланты попросту не только ниже средних, а вообще ниже того, что только можно вообразить. Я старательно запомнила, как какая нота записывается, какой клавише это соответствует. Смотрела в ноты, тыкала в клавиши, старалась заучить наизусть. Получалось плохо и медленно. У Егора чуть-чуть лучше, но и только. Мы теряли терпение, хотели всё бросить. Взрослые настаивали, что надо продолжать занятия, что музыкальный слух можно развить.
Можно ли развить то, что в принципе отсутствует? Не совсем так. Если бы так, музыка была бы мне глубоко безразлична. Встречаются и такие люди, живут ничем не хуже других. А я хожу на концерты, слушаю пластинки и музыкальные передачи.
Можно ли что-то развить, если ни ученик, ни педагог не имеют представления о том, что и как надо развивать? Татьяна Николаевна работала в консерватории, там такие профаны, как я, не водятся. Повторюсь, я смотрела в ноты, тыкала в клавиши, а звук оставался стопроцентно вне сферы внимания. Возможно, в этом была ошибка. Я уже потом, спустя много лет стала так думать, когда пыталась понять, почему же все-таки ничему не научилась за несколько лет. Кстати, о музыкальной школе вопрос даже не поднимался. Туда не берут без музыкального слуха и чувства ритма. Его у меня, может, тоже нет?
Георгий не только ходил на концерты, он хорошо знал теорию и историю музыки, мог рассказать такое, что заинтересует даже профессиональных музыкантов. Вместе с тем многие замечали, что у него, как говорится, совсем не было слуха.
Ремонт
В середине шестидесятых годов и в середине зимы в нашу размеренную жизнь вторглось непредвиденное событие – капитальный ремонт в нашем доме. Судя по ветхости дома, ожидали скорее сноса. Мало того, после ремонта он и простоял меньше десяти лет. Но так уж получилось.
Творится нечто невообразимое. Отключают то электричество, то водопровод, то газ. Разбирают то пол, то потолок, то стены. Вещи приходится переносить из комнаты в комнату и самим переселяться. Хорошо хоть, открылась возможность для маневра. Среди наших соседей были сестры Антонина Владимировна и Мария Владимировна Виноградовы. Их брат, академик Виноградов, тоже жил в Москве, бывал у них в гостях. И вот перед самым ремонтом академик Виноградов купил для своих сестер кооперативную квартиру. Они попрощались с прежними соседями и уехали. В «виноградовской» комнате мы и прожили большую часть ремонта. Вернее, там жили мама и Егор, часть времени я.
Многие предполагали, что на время ремонта, особенно капитального, жильцам надо куда-нибудь переселяться. Но куда? Никто ничего не предлагал. Летом можно было бы уехать на дачу, но дом у нас там именно дачный, совершенно не приспособленный к тому, чтобы жить в нем зимой. Есть еще возможности: родные, друзья. Конечно, все живут сами не слишком просторно, но, если очень надо, можно потесниться. А надо было. Папа как раз работал над докторской диссертацией, одним из главных дел в жизни. Он переехал к бабе Кате, там и работал. А мне вдруг потребовалась операция – гланды и аденоиды, после нее – реабилитационный период. Меня приютили дедушкины сестры тетя Оля и тетя Таля и муж тети Оли – Алексей Васильевич. Поселились втроем в одной комнате, у тети Тали была своя маленькая комната. Было не очень комфортно, но они ни разу не пожаловались. Хотя жилось им нелегко, у Алексея Васильевича была тяжелая форма диабета, каждый день он сам себе делал уколы.
А баба Катя, за двадцать лет до того недовольная тем, что сын женится и уезжает из дома в другую семью, вдруг оценила, как ей на самом деле повезло. Два совсем взрослых сына, каждый со своим характером и привычками, – это оказалось для одной квартиры как-то многовато. Бабушка даже спрашивала у мамы: «Оля, когда же он уедет обратно?»
Мама не стала никуда уезжать, она осталась и присматривала не за вещами, а за тем, как идет ремонт. Это была государственная
