пережиток кулачного, права, как любой предрассудок старины. Примите только мою благодарность за ваше благородное желание мне услужить, я расцениваю его как действительно оказанную мне услугу.

Затем Эбергард обратился к королю:

– Однажды я имел счастье открыть вашему величеству тайну моей жизни. Теперь я вдвойне горжусь тем, что тогда я ничего не скрыл и ваше величество не лишили меня своих милостей за то, что у меня не оказалось родословного древа. Мое родословное древо – это моя сила, моя воля и мои еще незначительные дела. Но лучше всякого родословного древа для каждого человека – это чистое прошлое, как опора для всякого народа – свобода и просвещение. Ваше величество, соблаговолите отстранить князя Монте-Веро от всего, что вы всемилостивейше доверили ему; эту просьбу свою я считаю священным долгом перед вами и перед самим собой.

Прежде нежели король, которого просто поразили эти слова, успел ответить, Эбергард уже поклонился ему и всем присутствовавшим.

Шлеве чувствовал, что его рассказ о якобы преступной девушке потряс князя до глубины души. Однако низвергнуть его совсем не удалось. И все-таки Шлеве торжествовал победу, ибо имел в запасе еще главный удар, и Эбергард сам помог нанести его.

Князь Монте-Веро, покинутый и друзьями, и врагами, пересек театральную залу и вошел в залу Кристины. И тут его остановил нежный голос:

– Не думайте, князь, что нет души, преданной вам, нет сердца, молящегося за вас Богу. Помните, что бы ни случилось, я всегда глубоко вас уважаю и всегда молюсь за вас.

Эбергард поднял глаза и увидел принцессу Шарлотту, воспользовавшуюся минутой, чтобы шепнуть ему эти утешительные слова.

– Шарлотта, – проговорил Эбергард, – вы не отворачиваетесь от человека, у которого нет ни отца, ни матери, ни жены, ни ребенка…

– Я молюсь за вас, потому что мое сердце навеки принадлежит вам.

– Благодарю вас, прекрасное, возвышенное создание, – прошептал Эбергард, и слезы выступили у него на глазах.

Затем, с невыразимой тоской думая о своей преследуемой дочери, он стал спускаться по лестнице.

II. Революция

Через несколько дней после описанных нами событий над Европой разразилась внезапная буря, сильная и неудержимая, и ничто не могло ей противостоять.

Первые искры – источник пожара – посыпались из Франции, из Парижа, где произошла революция со всеми ее ужасами. После подписания конвенции и в большом городе, где происходит действие нашего рассказа, на улицах стали происходить стычки и кровопролития.

Прежде чем в замке успели прибегнуть к каким-либо решительным мерам, на главных улицах с необыкновенной быстротой стали воздвигаться баррикады. В ход шли камни, опрокинутые экипажи, выломанные двери – одним словом, все, что попадалось под руки разъяренных людей.

Мостовые были разрыты, толпы озлобленных мужчин и женщин с искаженными лицами метались с криками по улицам, вламывались в дома, требовали оружия, и вскоре в руках у многих были уже ружья и шпаги, пусть даже и заржавленные. Кто не нашел оружия, вооружался пиками из металлических оград.

Король с трудом решился на военные действия против восставших, и его нерешительность привела к тому, что приказ армии очистить улицы вызвал страшное кровопролитие.

Люди на баррикадах успели уже хорошо вооружиться, а их товарищи произносили на площадях речи, возбуждавшие буйные головы, что привлекало к ним тысячные толпы. Ораторы явно загодя приготовили свои пламенные речи и только ждали удобного момента, чтобы их произнести.

Впоследствии говорили (и совершенно справедливо), что Шлеве нанял одного из этих ораторов, рыжебородого бездельника, с тем, чтобы он поднял народ, дабы дать барону возможность проявить себя спасителем престола. Этот рыжебородый, сопровождаемый разъяренной толпой, наклеивал на дворцах и министерских зданиях плакаты: «Собственность народа». Эта приманка, брошенная толпе, принесла обильные плоды.

С торжествующими криками люди высыпали на улицы и площади и бросились громить булочные, пивоварни, оружейные магазины, воруя и грабя все, что попадалось под руку.

Ужас овладел теми, кто имел какую-либо собственность; люди наглухо запирали двери и ставни, перебираясь в самые отдаленные комнаты.

Восстание разрасталось с каждой минутой. Раздались первые выстрелы; зазвенели шпага, в узких улицах столицы началась резня; брат шел против брата, сын против отца. Толпе удалось ворваться в арсенал и овладеть оружием. Это еще больше обострило обстановку.

Правительственные войска, действовавшие до сих пор довольно сдержанно, пришли в смятение и начали стрелять без разбора – в виновного и невиновного, в каждого, кто показывался из окна дома или на крыше. Душераздирающие крики раненых сливались с плачем матерей и жен, бродивших по улицам в поисках своих близких. Слышались приказы офицеров и крики предводителей на баррикадах. Во всех концах громадной столицы гудел набат, наполняя город смятением. Страх царил не только в домах и дворцах, но и в замке, хотя он был окружен гвардейскими полками. Выстрелы раздавались и вблизи его; королю, находившемуся с королевой и принцем в зале Кристины, окна которой выходили во внутренний двор, доложили, что пулями выбиты стекла на фасаде.

Комендант, которому удалось вместе с войсками пробиться через королевские ворота, принял общее командование. Он приказал артиллерии стрелять по баррикадам, отчего погибали не только мятежники, но и солдаты королевских войск. Отдельные части стали выказывать явное желание перейти на сторону мятежников. Казалось, разъяренная толпа останется победительницей.

Адъютанты постоянно докладывали королю о ходе восстания, все ближе и ближе придвигавшегося к замку.

Королева отправилась в капеллу на молитву; принцессы плакали, стоя на коленях; король был бледен и в высшей степени взволнован. Из залы Кристины он перешел в покои, окна которых выходили на площадь перед замком.

– Умоляю, ваше величество, – говорил Шлеве, неотлучно находившийся возле короля, – умоляю вас не подвергать себя опасности и покинуть эту комнату, ибо безумие толпы достигло крайних пределов.

– Вот я и хочу видеть, до чего безумие может довести толпу, – сказал король и решительно направился к окну.

То, что король увидел, так потрясло его, что от ужаса и горя он закрыл лицо руками. Страшный бой завязался на мосту, казалось, кровь окрасила реку. Площадь с трудом удалось расчистить, но в прилегающих к ней улицах, где были воздвигнуты баррикады, продолжалась яростная резня.

В комнату вошел адъютант.

– Какие новости? – отрывисто спросил король.

– Ваше величество, полк Альторф перешел на сторону мятежников, что привело в смущение войска, – доложил адъютант.

– Вы злополучный вестник, – озабоченно ответил король.

В дверях показался генерал, посланный комендантом. Мундир его был изодран, шлем прострелен, правая рука в крови.

– Ваше величество! – воскликнул он. – Есть только одно средство спасти столицу.

– Какое же? Говорите! – встрепенулся король.

– Прикажите обстреливать город, только тогда мы сладим с ними.

– Никогда! –