какой умной! Нельзя сказать, что она солгала. Ведь она действительно слышала скандал и видела бумагу.

Зрители, придя в восторг от ее слов, радостно загомонили.

Вэнь Фу состроил тетушке Ду страшную мину и снова повернулся к судье:

— Эта женщина лжет. Как она могла быть свидетелем и подписать документ? Я ее знаю, она неграмотная!

И по несчастному лицу тетушки Ду судья понял, что мой муж прав.

— У вас сохранилось это заявление? — спросил меня судья.

— В прошлом году я отдала его адвокату, — ответила я. — Но после того как мы опубликовали в газете объявление, этот человек, Вэнь Фу, разгромил офис адвоката и уничтожил все бумаги, в том числе и мои.

— Это ложь! — взревел мой бывший муж.

Все заговорили одновременно. Я утверждала, что Вэнь Фу заставил меня подписать заявление о разводе. Тетушка Ду уверяла, что знала содержание документа, хотя и не умеет читать, и что поставила на него свою именную печать.

Но судья велел всем замолчать.

— В подобных вопросах, — сказал он, — когда все показания противоречат друг другу, я опираюсь на доказательства. Никто не может предъявить документов о разводе, значит, развода не было. А без развода муж имеет право подать на жену в суд за то, что она украла его собственность и сына. Жена не отрицает, что взяла ценности и забрала мальчика. Итак, я приговариваю Цзян Уэйли к двум годам заключения.

Судья стал записывать приговор, люди закричали. Вэнь Фу улыбался, тетушка Ду рыдала. А мы с Джимми смотрели друг на друга, потеряв дар речи. У меня кружилась голова и путались мысли. Мне и в голову не приходило, что из-за лжи Вэнь Фу я могу вернуться в тюрьму. Я думала, он просто хотел меня унизить, посадить на ночь, чтобы напугать. Мне стало казаться, что все это лишь сон: и охранники, снова надевающие на меня наручники, и подбегающие ко мне люди с фотоаппаратами, и судья, ставящий красную печать на приговор.

Вдруг Вэнь Фу подошел к судье и объявил громким голосом:

— Может быть, жена уже усвоила свой урок. Если она попросит прощения, я прошу ее, и мы с ней вернемся домой. — И он снисходительно улыбнулся.

Все глаза устремились на меня. Все ждали моего ответа. Наверное, они надеялись увидеть, как я паду на колени и взмолюсь о прощении. По-моему, даже тетушка Ду и Джимми надеялись на это. Я же не видела никого и ничего, кроме улыбающегося лица Вэнь Фу, который тоже ждал, что я скажу. Я представила себе, как он будет насмехаться надо мной, как будет насиловать и унижать меня ежедневно, пока не сломит мою волю и не сведет с ума.

— Я предпочту спать на цементном полу камеры, — услышала я собственный громкий голос, — чем вернуться в дом к этому человеку!

И зал взревел удивлением и смехом. Так что в итоге унижен был сам Вэнь Фу.

Когда меня уводили, я улыбалась.

Три дня спустя ко мне пришла тетушка Ду. Мы сидели в маленькой комнате для посетителей, и в углу сидела охранница, внимательно слушавшая наш разговор.

Тетушка положила на стол небольшой сверток, обернутый в тряпицу. Там я нашла две пары трусов, накидку на платье, чтобы сохранить его от грязи, расческу, мыло, зубную щетку, палочки для еды и маленький кулон с изображением Богини милосердия.

— Постели тряпицу на койку, — велела она, — чтобы спать в чистоте. И надень на себя кулон, чтобы очистить сердце.

Потом тетушка Ду вынула из рукава газетную вырезку, сложенную маленьким квадратиком.

— Смотри, что они сделали, — прошептала она. — Напечатали во всех крупных газетах. Джимми Лю говорит, что это очень, очень плохо.

Я развернула вырезку и начала читать. Джимми не ошибся: это было ужасно. В статье нашу историю превратили в дешевый скандал. Мое лицо запылало от гнева.

«Роман с американцем принес трагедию и смерть», — гласил заголовок. Там была моя фотография, на которой я выглядела сильной и решительной, будто революционерка. И подпись: «“Я лучше сяду в тюрьму!” — кричит обезумевшая от любви жена». Рядом поместили фото Вэнь Фу, который словно смотрел на меня взглядом триумфатора. «“Ее эгоизм убил моего сына!” — заявляет герой Гоминьдана». В самом низу статьи примостилась маленькая фотография Джимми со склоненной, будто от стыда, головой, словно ему было стыдно. «“Я хочу ее вернуть”, — говорит американский военный».

Я читала, как Вэнь Фу лгал, что я бросила респектабельную жизнь, отвернулась от отца, довела до гибели собственного сына — и все потому, что сходила с ума от американского секса. Он хорошо знал, что хотят услышать журналисты.

Тетушка Ду бросила взгляд на охранницу, у которой закрывались глаза.

— Малышка, — прошептала она. — Я глупая женщина. Я должна была подписать ту бумагу, когда ты меня просила. Прости меня.

Мы обе вздохнули.

— А где Джимми Лю? — спросила я.

В ответ тетушка опустила глаза.

— Ай, малышка, ну почему именно мне приходится приносить тебе дурные известия?

Вот фотография судна, на котором твой отец вернулся в Америку. Видишь, что здесь написано?

«Военно-морское судоходство. “Рысь”». Видишь, в самом низу обведено окошко? Там было его место, в общей каюте.

Смотри, сколько людей подписали ему эту фотографию! «С лучшими пожеланиями, Лу Вин Чинь», «С наилучшими пожеланиями, Райсса Хэмссон», «Всего наилучшего, Джонни О», «С христианской любовью, Максима Аспира».

Вот эта лучше всего: «Дорогой Джимми, когда я с тобой познакомилась, то подумала, что ты тот еще вертихвост. Но позже я изменила мнение. Ты — один из самых чудесных, самых крутых парней на этом корабле. Ты мне очень нравишься, и твоей маленькой Уинни очень повезло с мужем. Прими пожелания удачи от настоящего друга. Мэри Моу».

Твой отец всем, даже незнакомым, рассказывал, что он — мой муж, а я — его жена. Он даже написал, что женат, в анкете для нового паспорта. Об этом мне поведала тетушка Ду. Как и о том, что ему не разрешили больше оставаться в Шанхае.

После того как меня посадили за решетку, Вэнь Фу отправился в американское консульство, чтобы устроить Джимми веселую жизнь. «Видите, что вы, американцы, натворили? Разрушили мою семью!» Потом он обратился к газетчикам с теми же словами. Как раз тогда стало появляться множество историй о том, как американские солдаты насилуют китайских девушек, соблазняют китайских женщин, а потом возвращаются домой к своим американским женам.

В консульстве Джимми запретили видеться со мной, пока все не уляжется. Но ничего не улеглось. Напротив, стало только хуже. Газеты еще долго не унимались. Каждые несколько дней