– Вы не боитесь здешних жителей?

– С какой стати? – удивилась она.

– Ну... для такой интересной женщины это, пожалуй, не совсем подходящее место.

На ее лице отразилось удивление.

– Район, конечно, бедный, но бедный еще не значит опасный.

– Да, вы правы, – согласился он.

– Люди есть люди. И люди, живущие здесь, ничуть не хуже и не лучше тех, кто живет в шикарном Стюарт-сити.

– Где вы живете, мисс... миссис Максуэлл?

– В Айсоле.

– Где именно?

– Почему вы спрашиваете?

– Я хотел бы увидеться с вами.

Кристин помолчала. Она внимательно посмотрела на Хейза, точно хотела прочитать его мысли. Потом она сказала:

– Хорошо. Когда?

– Скажем, сегодня вечером?

– Хорошо.

– Подождите, – он задумался. – Ну да, в любом случае в восемь все будет кончено, – сказал он, словно про себя. – Да, сегодня было бы неплохо.

– Что будет кончено в восемь?

– Дело, над которым мы работаем.

– А откуда вы знаете, что все кончится в восемь? У вас есть волшебное зеркало?

Хейз улыбнулся.

– Об этом я расскажу вечером. Так я заеду за вами? В девять не поздно?

– Завтра рабочий день, – напомнила она.

– Я знаю. Думаю, мы немного выпьем и поболтаем.

– Хорошо.

– Куда мне заехать?

– Сороковой бульвар, семьсот одиннадцать. Вы знаете, где это?

– Найду. Счастливое число. Семь – одиннадцать.

Кристин улыбнулась.

– Как мне одеться?

– Если вы не против, я предлагаю посидеть в каком-нибудь тихом коктейль-баре.

– С удовольствием. Только, пожалуйста, с кондиционером.

Они помолчали.

– Скажите, вы очень не любите, когда вам напоминают о белой пряди на виске? – спросила она.

– Совсем нет.

– Если да, я не буду спрашивать.

– Можете спрашивать. Меня ударили ножом. На этом месте выросли белые волосы – загадка, которую медицине еще предстоит разрешить.

– Ножом? Вы хотите сказать, какой-то человек ударил вас ножом?

– Совершенно верно.

– О-о...

Хейз посмотрел на нее.

– Такое... знаете... Иногда и такое случается.

– Да, конечно. Наверное, детективы... – Она замолчала. – Что вы хотели узнать насчет бумаги?

– Много у вас ее?

– Вся бумага поступает ко мне от Картрайта. Эта приходит в стопах и в пачках поменьше – по сто листов.

– Расходится много?

– Маленьких пачек много, а стоп поменьше.

– Сколько маленьких пачек вы продали за последний месяц?

– Это трудно сказать. Много.

– А стоп?

– Со стопами легче. Я получила в конце июня шесть стоп. Можно посчитать, сколько осталось.

– Будьте добры, – попросил Хейз.

– Конечно.

Она прошла в глубь магазина. Хейз взял с полки книгу и стал листать ее. Когда Кристин вернулась, она сказала:

– Это одна из моих самых любимых книг. Вы ее читали?

– Да. Очень давно.

– Я прочла ее еще девочкой. – Она улыбнулась, потом перешла к делу: – Остались две стопы. Хорошо, что вы заглянули. Надо сделать новый заказ.

– Значит, вы продали четыре, правильно?

– Да.

– Кому – не помните?

– Я знаю, кому продала две стопы, насчет двух других не помню.

– И кому же?

– У меня есть постоянный клиент – молодой человек, который покупает не меньше стопы каждый месяц. Главным образом для него я и заказываю бумагу.

– Вы знаете его имя?

– Да. Филип Баннистер.

– Он живет в этом районе?

– Думаю, да. Он всегда одет так, словно на минутку вышел из дому. Однажды он пришел в шортах.

– В шортах? – с удивлением переспросил Хейз. – В этом районе?

– Люди есть люди, – напомнила она.

– Но вы не знаете, где он живет?

– Нет. Должно быть, где-то поблизости.

– Почему вы так думаете?

– Он часто приходит с полной сумкой продуктов. Я уверена, что он живет рядом.

– Проверим, – сказал Хейз. – Итак, увидимся в девять.

– В девять, – подтвердила Кристин. Она помолчала. – Мне... хочется, чтобы скорее наступил вечер.

– Мне тоже, – ответил он.

– До свидания.

– До свидания.

Когда он выходил, над дверью звякнул звонок.

Согласно телефонной книге, Филип Баннистер проживал на Десятой Южной улице, 1592. Хейз позвонил в участок, чтобы Карелла знал, куда он поехал, и отправился к Баннистеру.

Десятая Южная была типичной для этой части города улицей, где толпятся в тесноте многоквартирные дома без балконов. Поэтому в тот день площадки пожарных лестниц несли двойную нагрузку: здешние женщины забросили домашние дела, надели самое невесомое и расселись на площадках в надежде, что хоть слабенький ветерок проберется в это бетонное ущелье. Рядом с ними стояли приемники, в глубь квартир тянулись провода, и по улице лилась музыка. Женщины, кто подобрав платье выше колен, кто в купальнике, а кто и просто в комбинации, сидели, пили и обмахивались, пытаясь хоть как-то спастись от жары. Тут же стояли запотевшие кувшины с лимонадом, пивные банки, молочные бутылки с ледяной водой.

Хейз остановил машину у тротуара, выключил двигатель, отер лоб, вылез из своей маленькой духовки на колесах и попал в большую печь улицы. На нем были легкие брюки и открытая спортивная рубашка, тем не менее, он весь взмок. Он вдруг вспомнил Толстяка Доннера в турецких банях, и ему сразу стало прохладней.

Дом 1592 оказался уродливым серым зданием – между двумя такими же уродливыми и серыми собратьями. Поднимаясь по ступенькам к подъезду, Хейз прошел мимо двух молоденьких девушек, болтавших об Эдди Фишере. Одна из них не понимала, что он нашел в Дебби Рейнольдс; у нее-то фигура получше, чем у Дебби Рейнольдс, и в тот раз, когда она подкараулила Эдди у служебного входа, чтобы заполучить его автограф, он наверняка обратил на нее внимание. Хейз вошел в подъезд, искренне сожалея, что не стал певцом.

* * *

На маленькой белой табличке было аккуратно написано, что Филип Баннистер живет в квартире 21. Хейз смахнул пот с верхней губы и поднялся на второй этаж. Все двери на этаже были открыты в жалкой попытке вызвать сквозняк. Увы, на площадке стоял полный штиль. Дверь квартиры двадцать первой тоже была открыта. Откуда-то из глубины до Хейза донеслась трескотня машинки. Он постучал по дверному косяку.

– Есть кто-нибудь?

Машинка продолжала тарахтеть без умолку.

– Эй! Есть кто-нибудь?

Перестук клавишей резко оборвался.

– Кто там? – крикнул голос.

– Полиция, – сказал Хейз.

– Кто? – удивился голос.

– Полиция.

– Одну минуту.

Снова заработала машинка и, простучав в бешеном темпе еще минуты три, замолкла. Отодвинули стул, едва слышно прошлепали по полу босые ноги. Через кухню к входной двери вышел худощавый мужчина в майке и полосатых трусах. Он склонил голову набок, в его карих глазах плясали огоньки.

– Вы сказали – полиция? – спросил он.

– Да.

– Вряд ли вы по поводу деда – ведь он уже умер. Я знаю, что папаша прикладывался к спиртному, но неужто из-за этого у него были неприятности с полицией?

Хейз улыбнулся.

– Я хотел