Шрифт:
Закладка:
Увы, «коли сюис» пока не разрешены для Голландии, писали мне из Цюриха, а я так мечтал — хоть маленьким чем тебя обласкать. «Душистый горошек» все ждет, сколько лет — тебя овеять.
Ответь мне на все вопросы, что писал раньше тебе. Где же ты жила во время наводнения? Как питаешься, чего не хватает? Как «отходят» растения, деревья? Не могла же речная вода, — а в Схалквейке ведь затопили речной? — так повредить. Ну, картошка погнила, ясно, но малина должна оправиться, как и яблонный сад. Напиши мне, как идет твой день, какая твоя работа-забота, и целы ли многие твои знакомые и приятели-цы?.. Меня все интересует, что тебя затрагивает. Главное — здоровье твое как, и осушают ли — техника это успешно может — дом. Тем более, что лето было сухое. Лето… ушло, и не видал!
Ты так скупа на письма! Или — _р_а_с_п_а_д_ душевный и тебя коснулся, и уже не парИт душа? Нет, ты не из таких. Что же… истомлена? Да, конечно. Да_ _с_о_х_р_а_н_и_т_ тебя Господь, ты Его Волю исполняешь, — и Пречистая. Крещу тебя, родная моя. Ваня
97
И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной
5/6.IX.45
Твое письмо, дорогая Олюша, — 18 авг., с припиской от 23, — опечалило меня, за тебя. Я не знаю людей, о ком ты пишешь, и их «семейная история», так тебя захватившая «трагичностью», для меня невнятна, особенно в наши дни общечеловеческой трагичности, м. б. даже и безысходности. Большинство жизненных явлений меряется мерою относительною, и, конечно, после _в_с_е_г_о, нами испытанного, нами познанного, частный случай семейного недоразумения, м. б. и трагичный для самих виновников его, для дальнего, как я, меряется лишь тревогой за непосильное бремя, тобою принятое. В семейных драмах третьему лицу, хотя бы и тебе, с широким сердцем, трудно и бесплодно погашать огонь, сжигающий семейную ткань-основу: из твоих усилий, кроме тревог и неприятностей для тебя, ничего не выйдет, а если что и выйдет, так — непрочно. Тем более, что тут и нечто от душевного недуга. Да, притом, ты так неясно, так — даже — темно сообщаешь, что я ничего ровно трагического не ощутил, и причины развала семьи мне совершенно неведомы… Да ты и сама признаешься, что — «пишу даже гадко», — так все это, после _в_с_е_г_о_ страшного, действует на тебя.
Я, в тупом каком-то унынии, смотрю на «человеческое действо». Для меня так ясно, что на «экзамене провалились…» — _в_с_е! И продолжают прежнюю канитель «провалов», не прозрев даже и ныне, когда так ясно даны «знаки и знамения»! Ходить по кладбищу и — лелеять _ж_и_з_н_ь! а в душе встает пушкинское 13-строчное… _о_т_ч_а_я_н_и_е: «Свободы сеятель пустынный, — Я вышел рано, до звезды…»440 Дочего ж был у-мен! это 25-летний-то!..
Вот почему отпадает для меня — во мне! — все случайное, текущее, незначительное, и не пишу тебе о лицах, близких, и — так-себе. Ну, раз хочешь знать… Елизавета Семеновна тяжко болела воспалением легких, месяца 3, и едва выжила, с помощью Божией, конечно; в частности, благодаря применению пенициллина и проч. — свыше 500 всяких впрыскиваний! Теперь отдыхает в Фонтенбло. Меркулов — все тот же добрый человек… побывавший… очевидно, в виду связанности с «Дарю»441, как помощник старосты, и, вообще, с церковным… на рауте в по-со-льстве… хотя, конечно, мог бы и не побывать, как поступили два профессора Богословского института — Карташев и Зеньковский442 (принявший священство), _т_о_ж_е_ получивший пригласительные карточки от «амбассадов»[143] на собрание в честь прилетевшего — на самолете — из Москвы митрополита Николая443. Остальное, пока, слава Богу, бытийственно-благополучно. Доктор на отдыхе, не видал его больше месяца. Болел он той осенью, довольно серьезно. _Т_а_м, сколько могу судить, _н_и_ч_е_г_о_ не пременилось… к лучшему. Компрэнэ-ву?[144] Словом — «действие продолжается». Дорогой наш профессор, умница, — все на той же твердой позиции. Не буду углубляться и бередить…
Хорошо, что хоть ты могла немного отдыхать, — пишешь — «и наслаждалась очень», — в прошлом году с 18 авг., перед тяжкими испытаниями. А у нас с этого самого дня-то и _н_а_ч_а_л_о_с_ь: мучительное и опасное освобождение от «захватчиков»… много пережито, мно-го… — не хочу ворошить. Конечно, было _ч_у_д_о. Париж висел на волоске, все главное в нем было минировано немцами, но приказанный Сатаной «апофеоз» не свершился _ч_у_д_о_м. Для «смотрящих в глубину» это ясно, до осязаемости. Ничего удивительного, что дети «аплодировали» убийствам, — немецкие дети, как ты пишешь. Такова была система воспитания, да еще народа, удивительно узкого, привыкшего к «пунктам», «шорам» и проч. Удивительно, дочего разболтана душа у другого, дорогого нам народа… душа с _г_л_у_б_и_н_а_м_и..! Невесело, дорогая моя Олюша… — и верь мне: ох, _н_е_в_е_с_е_л_о! И вот, валится из рук работа…
Почему не написал тебе о продолжении «Путей Небесных»? Трудно передать содержание. Довольно сказать, что 2-ая книга романа, размером больше на 100 почти (если в печати) страниц — 1-ой, захватывает лишь 5 недель жизни моих лиц! Все — _в_н_у_т_р_и: формировка Дариньки и ее _с_и_л_а. Ответь, цела ли копия первых 200 страниц романа? и — точно! — какие последние страницы получила? Как только будет разрешено посылать заказом печатное, я тебе вышлю: я делал копию. Последняя глава этой книги — «Пути в небе», — картина падения астероидов — 30 июля ст. ст., так называется «поток (ливень) „персеидов“», — кажется глазу, что он истекает из созвездия Персея. Пришлось почитать астрономию. Вот, неизвестные тебе главы: XVI — Свет из тьмы. XVII — Побеждающая. XVIII — Постижение. XIX — Признание. XX — Радости и соблазны. XXI — Испытание рассудком. XXII — Неосторожность. XXIII — Открытия. XXIV — Светлое новоселье. XXV — Чудесный образ. XXVI — «Благословляю вас, леса…» и XXVII — Пути в небе. Эти главы занимают со 193 по 294 страницу рукописи, что соответствует приблизительно 400 с чем-то печатным страницам, как в 1-м томе.
М. б. эта вторая книга романа — труднейшая: надо было образно дать, как формировалась Даринька душевно-духовно, откуда в ней ее _с_и_л_а, ее обаяние, что влечет к ней и влияет на окружающих. Все это в связи с «событиями», ибо в этих страницах мно-го событий, большей частью _в_н_у_т_р_е_н_н_и_х. М. б. читателям, — и неглубоким, — не будет «ску-шно». Надо было показать, что творилось с «чувством» Виктора Алексеевича, как он _в_н_е_д_р_я_л_с_я_ в Даринькин «мир». Тут уже оба они «скреплены» на-крепко.
