Шрифт:
Закладка:
Панические атаки нельзя объяснить никакими социальными причинами. Они эндогенного (генетического) происхождения. Ибо, не зависят ни от пола, ни от возраста, ни от личностных или каких либо особенностей организма. Несмотря на то, что панические атаки известны давно, но, по причине того, что их причисляли психическому заболеванию или реакции на социогению. Термин «социальная фобия» появился в шестидесятых годах прошлого столетия, как раз чтобы объяснить панические атаки социальными факторами. А, «Пан, напугавший, изнасиловавший и убивший нимфу» прятался в Общей психопатологии.
В) Когда аффект деформирует субъективность.
Феноменология деформированной субъективности может быть объясненной:
1) характером заболевания – психического, неврологического, соматического, психосоматического;
2) характером травмы или интоксикации – психической, неврологической, наркотической, допинговой и т.д.;
3) «житейскими» ситуациями – социогенией;
4) особенностями личности.
Во всех случаях человек рассматривается как объект какого-то воздействия, в котором непременно есть составляющая – насилие. Но, стоит только сместить акценты, и взглянуть на человека, как «субъекта переживания», любое объяснение может показаться оказывается «притянутым за уши». Ибо, почему, при одном и том же заболевании, или одной и одной и той же интоксикации (например, «жидкими наркотиками», типа «адреналин раш»), такие различные субъективные состояния? Различные по своему содержанию, значимости для человека, их пережившему, и по «смыслу», с точки зрения его «биографии». Почему эти переживания «заключены» в столь различные «пространственно-временные» параметры? Почему так по-разному переживается время и «расстояние»? Откуда вообще индивидуальность переживания времени? Но, также и субъективного «пространства»? От чувства внутренней свободы, до чувства «сжатости»! Когда речь идет о переживаниях, а значит, человек понимается, как их субъект, ответы на все, поставленные вопросы нужно рассматривать в едином контексте. Ни мало, ни много, а так: «В результате моих переживаний вместе со мной изменяется весь настоящий Мир»!
Простой пример (из собственной практики): Крупный руководящий работник, в подчинении которого десятки (!) лет были тысячи людей обоего пола и разных возрастов, в один миг превратился в субъекта, бросающего уткой с собственной мочой, в каждого, кто пытался войти к нему в палату. А, пищу принимал исключительно, стоя на коленях и прямо ртом, не помогая себе даже руками. При этом, был «полностью» ориентирован в пространстве, времени, правильно называл себя, ничего «не забыл» из своей жизни… То есть, по формальным признакам, для него ничего не изменилось! Не изменилось и тогда, когда он стал поедать свой кал. Все дело было (объективно) в том, что у него в левой лобной доле оказалась раковая опухоль. Точно также, острое нарушение мозгового кровообращения, навсегда уводит субъекта в «сюрреальный» мир: объективная действительность навсегда изменяется согласно сюрреальной субъективности. В субъективно разных агональных (психоделических) состояниях, где чувство реальности выступает в неузнаваемо преобразованном виде, субъект навсегда уходит в мир «сверх», «квази», «ultima» действительности. О «прежней жизни» в переживании таких больных не остается никаких воспоминаний, субъективно значимых!
Общая психопатология открывает эти «запредельные состояния духа», «сад, ветвящихся дорожек»! (Борхес) Что, все это уже есть в «неисчерпаемой» по содержанию, ценностям и смыслу повседневно-обыденной жизни? Человек с неповрежденным мозгом и здоровой психикой, может открыть для себя, как герои Борхеса, Кальдерона, Тургенева, Чехова, Лема, эти «чудесные миры»? Открыть, благодаря сильным аффектам, связанным с «витальностью», так искажающим его внутренний мир. С точки зрения Общей психопатологии, повторяем, именно здесь встает вопрос о границах «нормального» сознания и о пределах субъективности. А, в конечном итоге – об аффективности, как предметном переживании.
Отсюда, методология осмысления роли и места аффектов в деформации субъективности, есть методология способов постижения объективного мира и всех возможностей, самых невероятных, которые называют «магическими», «мистическими» и т.д., «жизненного мира» каждого человека.
Что составляет ядро таких «предельно замкнутых» в себе субъективных состояний, перечисленных выше? Когда нет иного предмета, кроме «деформированного» переживания «чувства Я»? Клиника не повседневных состояний человека на этот вопрос отвечает однозначно: ядро их составляет конкретный аффект. Возможно, и экстаз, оргазм и агония.
Аффект задает переживаниям человека, как бы изолированы они ни были от внешней объективной ситуации, конкретную пространственно-временную «программу». «Здесь» и «сейчас» – первые и последние ориентиры субъекта. Отношение к себе и своему «другому», строятся внутри субъективности на этих предметно-смысловых основаниях, взятых конкретным аффектом в «скобки» переживания. Аффективность отражает характер и особенности человеческих отношений. Она может быть социальной по происхождению, но, по сути, и воплощению, она всегда субъективна. Будучи предметной, аффективность каждым своим проявлением символизирует те или иные реальные ценности и смыслы, на которые ориентирован субъект.
Аффект может быть экспрессивен, когда субъективность направлена за свои пределы (экстраверсия). Аффект импрессивен, когда субъективность направлена вовнутрь… своей души (интроверсия). Но, и в других «ипостасях» переживания, аффект всегда находится в пределах субъективности, направлена ли субъективность на собственную Сому (конверсия), в «другую» субъективность (трансверсия). В «разные» стороны или в одну сторону с амбивалентным аффектом (перверсия). Аффект сам полагает границу своей субъективности, в каких бы «версиях» они ни выражалась. В своей экспансии за пределы своей субъективности. Он определяет предметы переживаний, как «мои» или «не мои». «Мое отношение», обнаруживаемое в качестве элементарного (последнего) переживания, является источником феноменальности внутреннего мира человека. В котором, на самом деле, важным является только одно: «Я» – «не Я»!
Как неоднократно говорилось выше, аффект может быть в «модусе» сосуществования двух, взаимно исключающих «предметов» («белая роза – любовь; черная роза – разлука»). Все переживания при этом, в состоянии психологического триггера. Любовь и ненависть, как у Виктории, героини Кнута Гамсуна. «Пространство, время, мысль – вмещаешь дважды ты» – (В. Брюсов). Habet illa in alvo. Забегая вперед, скажем, что конверсионные симптомы или стигмы (см. «Сома»), при различных субъективных состояниях, предстают, как «маска» конкретных и особо значимых переживаний. Это имеет отношение и к наркотическим переживаниям перверсного субъекта. Для всех его девиантных и делинкветных поступков.
В Общей психопатологии выделяется некий тревожный ряд, представленный феноменами, сменяющими друг друга по мере «утяжеления» субъективного состояния. С медицинской, синдромологической точки зрения, это патокинез синдромов. От невротического, через неврозоподобный, к психопатологическому. Этот порядок, в целом, отражает и степени тревоги субъекта, и характер измерения его активности. Так, в психотических состояниях субъект теряет свою активность и предстает в состоянии овладения «чужой» силой. А, его переживания приобретают качество «сделанности» – синдром Кандинского-Клерамбо. Опишем несколько подробнее этот тревожный ряд.
Отметим, что тревога является стержневым феноменом, в котором имплицитно содержатся все остальные явления этого порядка. Через тревогу в сознание входит боль – феномен, образующий свой, болевой ряд феноменов в Общей психопатологии (см. выше). Боль связана с тревогой и частично входит в тревожный ряд. Не случайно Эпикур, Сенека, а вслед за ними Спиноза рассматривали боль, как печаль, охватывающую тот или иной участок тела. В «Словаре Российской академии», изданном в 1789 году, боль определяется, как «чувствование скорби в какой-нибудь части животного тела, от чрезмерного напряжения чувственных жил встречающееся». Тем не менее, необходимо говорить о самостоятельном болевом ряде феноменов Общей психопатологии (см. R. Leriche.
