Шрифт:
Закладка:
Знакомство с новой редакцией романа обнаруживает следующую очень важную особенность. Если первая редакция представляла собою художественное или беллетристическое произведение, действительно роман, то вторая редакция — механическое сочетание романистики и публицистики.
Разрушение жанра произошло за границей, и превращение «Августа» в двухтомное произведение было связано главным образом с дополнением беллетристики публицистикой. Это значит, что примерно с лета-осени 1976 г. начинается трансформация жанра. Романиста А. И. Солженицына начинает оттеснять на второй план А. И. Солженицын-публицист.
Но дело заключалась не только в изменении жанра. «“Август 14”, — пишет А. Л. Янов, — в своей первой редакции был беспощадным, не оставляющим никаких лазеек обличением православной монархии» (57). И разгром армии Самсонова, символизируя поражение царизма, представлял собою прелюдию к февралю 1917 г.
Во второй редакции романа особое место заняли два сюжета, которые полностью отсутствовали первоначально: развитие общественного, прежде всего революционного движения, создающего угрозу существованию монархии, и деятельность возглавляемого П. А. Столыпиным правительства, которое оказалось способным не только разгромить революцию, но и начать плодотворные преобразования. Однако вся его деятельность была перечеркнута роковым выстрелом 1 сентября 1911 г., который имел для России трагические последствия.
Характеризуя вторую редакцию «Августа», А. Л. Янов пишет: «В центре ее оказывается не имеющая никакого отношения к августовской катастрофе история Петра Столыпина, прозрачно символизирующего Россию, и еврея Мордки Богрова, убивающего Россию, повинуясь «трех-тысячелетнему, тонкому, уверенному зову» своей расы… Богров, стреляя в Столыпина, стрелял тем самым в «сердце государства»… Он убил «не только премьер-министра, но целую государственную программу», повернув таким образом «ход истории 170-миллионного народа»» (58).
Это подчеркивает и сам А. И. Солженицын: «…К 1905 году, практически так уже было много потеряно, что Россия была накануне гибели. И Столыпин сумел вытянуть Россию из этой бездны и поставить ее на прочный путь развития. Если бы Столыпин не был убит, еще несколько лет этого развития, решительно меняющего всю структуру, социальную структуру государства, не только ее экономику, — и Россию нельзя было бы свалить так легко. Я глубоко убежден, что убийство Столыпина, выстрел этот, решил судьбу развития России, потому что сразу руководство попало в слабые неумелые руки, которые не могли Россию вести правильно» (59).
Таким образом, столыпинское отступление в романе понадобилось для того, чтобы соединить сентябрь 1911 г. и февраль 1917 г. Если согласно первоначальному замыслу прелюдией к февралю 1917 г. была августовская катастрофа 1914 г., и судьба монархии в значительной степени решалась на полях Первой мировой войны в борьбе с внешним врагом, то во втором варианте она была предрешена еще до войны внутри страны в борьбе с врагом внутренним. Не самсоновская трагедия, а выстрел 1 августа 1911 г. стал прелюдией февральской драмы 1917 г.
Уже первый вариант романа привел к сокращению числа сторонников писателя. Но он еще оставался почти всеобщим кумиром. Велик был его авторитет и в 1974 г., когда его выслали за границу. Истекшие с тех пор годы характеризовались тем, что круг его поклонников неуклонно сокращался. Этому способствовали и солженицынское “Письмо вождям”, и его ястребиные речи, и второй том “Архипелага”, и сборник статей “Из-под глыб”, и “Теленок”, и история с Ф. Арнау и Т. Ржезачем. Но особую роль в этом отношении суждено было сыграть новому изданию “Августа”.
Поверженный кумир
По всей видимости, летом 1983 г. у А. И. Солженицына возникла пауза в его работе, и он решил, наконец, разобрать ту часть своего архива, которая была вывезена из Москвы В. Одомом. «Да, господа, — пишет он, — только летом 1983 дошли руки распечатать ящики, привезенные из Калифорнии в 1976» (1).
Тогда же, с «осени 1983 г.», Александр Исаевич стал погружаться в работу над следующим Узлом “Апрель Семнадцатого” (2), рассматривая его как начало нового, Второго действия “Народоправство”, охватывающего “весь Семнадцатый год до осени” (3). «Переход от “Марта Семнадцатого” к “Апрелю”, — констатировал А. И. Солженицын, — поставил передо мной еще новые задачи, так как едва не зашатался метод Узлов. Кажется, от 18 марта (конец III Узла) до 12 апреля (начало IV Узла) — рукой подать? А сколько событий и оттенков проваливается. Куда? Возникает понятие “Междуузелья”» (4).
В своем интервью парижской газете “Либерасьон” 1 ноября 1983 г. А. И. Солженицын так охарактеризовал итоги и перспективы своей работы над эпопеей: «То, что я сейчас реально уже кончил, это так называемое “Действие первое, Революция”. В него входят три узла: “Август Четырнадцатого”, “Октябрь Шестнадцатого” и “Март Семнадцатого”. Это я почти кончил» (5). И там же: «Должна бы она дойти до 1922 года, когда все последствия революции уже закованы в железные колеи, когда социальная динамика кончилась и начинается уже качение по этим жестким рельсам. Но боюсь, что мне жизни не хватит…» (6).
А между тем, пока писатель погружался в работу над “Апрелем”, завершалась подготовка к печати второго Узла “Октябрь Шестнадцатого”, оба тома которого увидели свет в следующем 1984 г. (7).
Основная идея этого нового Узла сводится к следующему.
Если в первом издании “Августа” главная вина за неудачу в войне, а, значит, и за революцию возлагалась на царизм, то во втором издании, как уже отмечалось, она была переложена на революционное движение и либеральную оппозицию. Именно они оказались в центре нового романа. Писатель показывает, как в условиях, когда Россия продолжала терпеть поражения в войне с Германией, либеральная оппозиция вместо того, чтобы объединиться с правительством против внешнего врага, осенью 1916 г. предпринимает штурм власти. И, хотя этот штурм оказался неудачным, он показал, что судьба государства в сложившейся ситуации во многом зависит от поведения оппозиции. Однако оппозиция была занята не столько поисками выхода страны из сложившегося положения, сколько стремлением, используя слабость правительства, захватить власть в свои руки, не думая о последствиях этого.
Знакомство с Вторым Узлом “Красного колеса” — “Октябрь 16-го” — показывает, что еще только-только наметившийся во второй редакции “Августа” переход от романистики к публицистике был продолжен и привел к тому, что здесь публицистический материал уже полностью оттеснил художественный материал на второе место. «Если «Август» построен на всей «классической» атрибутике художественной прозы, — говорится к предисловии к одной из публикаций «Октября», — углублениях в психологию героев, психологической мотивированности их поступков, обусловленности поступков характерами (именно в «Августе» раскрываются характеры героев, проходящих затем через все повествование, выковываются их взгляды), то в «Октябре» уже преобладает публицистичность; «Март» же — это как бы и проза, и стилистически отточенные дневниковые записи, и стенограммы, и научное исследование, и публицистика, слившиеся в единой ипостаси» (8). В эту характеристику следует внести только одну поправку: так и не слившиеся
