Шрифт:
Закладка:
Слушал эту грустную песнь старый орёл.
«На земле своей мы давно уже гости, за землю свою седому рогатому платим, за воду, что из рек своих пьём, седому рогатому тоже платим и за воздух платим, которым дышим, боимся мы, любимцы Ванемуйне, без позволения хозяина вздохнуть. Золото наше эстонское — eesti kuld — враги у себя в замках спрятали, золотом нашим они сильны, непобедимы. Из простодушного парня работящего от зари до зари тянут жилы; грош дадут и полгроша сразу отнимут; что днём на мызе не отнимут, то вечером вытрясут в пьяной корчме. А красавицу девушку-ягодку, пока жених её пьёт, седой рогатый в кусты волочёт. Вот потому и избы наши приземистые, потому и солома ветхая на кровлях. Какими, скажи, словами это спеть?..»
Слушал орёл и думал: нет в мире несчастнее края, чем мой край.
И ответил он старцу:
«О несчастная моя земля Ливония!.. Вот и все слова».
А старец рта не раскрывал и губ не размыкал. Смотрел он на орла и смотрел, не шевелился, будто слов его и не слышал. И глаза у него были яркие, как звёзды. Видно, много лет он под валуном этим сидел, будто корнями в землю врос. Пригляделся орёл, взглянул зорко и увидел: у старца крепкие, узловатые корни вместо ног. А пальцы у старца были — как шёлковые травы; мягко по струнам каннеле стеблями разбегались, за нужные струны листочками цеплялись. А борода у старца была с ветром дружна — по ветру седым дымом стелилась... Покрутил головой орёл, глазам своим не поверил: не было никакого старца — серый замшелый камень лежал в бурьяне-траве. Где-то всё тише звучала песнь.
Печально отзывалась от леса кукушечка.
«О Liivimaa, родина моя...»
Глава 9
Добро пожаловать в Радбург!
етверки лошадей споро тянули по дороге тяжело груженные фуры. Когда уже из-за верхушек деревьев стали выглядывать величественные башни Радбурга, из-за тех же деревьев навстречу обозу выехал конный разъезд. Рыцарь в кольчуге, с непокрытой головой и седоватой бородой до пояса властным жестом остановил обоз:— Кто такие? И куда следуете?
С первой фуры соскочили двое, достали грамоту из сумы, протянули рыцарю:
— Мы полоцкие купцы Иоахим Гуттенбарх и Мартин Вреде. Следуем из Полоцка в Феллин, господин. С нами Николаус Смаллан, сын мейстермана[26] Фридриха Смаллана, господин, — они оглянулись на обоз. — Вот он и сам подъезжает... И ещё с нами работники и слуги, господин, но для их имён в грамоте места не нашлось.
Рыцарь глянул в грамоту и велел своим людям досмотреть обоз.
Подъехал верхом названный Николаус Смаллан, но с коня не сходил, слушал, о чём речь.
Купцы между тем продолжали:
— Мы — Гуттенбарх и Вреде — прямо в Феллин следуем, а купеческий сын Смаллан направляется в Радбург к барону Аттендорну. В грамоте это прописано, — и уже обернувшись к Николаусу, они объяснили: — Господин рыцарь спрашивает, кто мы и куда следуем.
Рыцарь строго взглянул на Николауса; похоже, ему не понравилось, что этот человек не спешился; обычно те, кого он досматривал на дорогах, вели себя иначе — часто кланялись, смотрели заискивающе снизу вверх, говорили вкрадчивые, просительные речи.
Однако скоро взгляд рыцаря смягчился, что было приятной неожиданностью для всех:
— А я ведь помню тебя, Николаус. Помнишь ли ты меня — Германа Хагелькена?
Николаус улыбнулся и вежливо поклонился из седла:
— Смутно вас помню, господин. Не взыщите. Что для вас несколько лет, для юноши — полжизни. Бывает слаба память у молодых. Но черты ваши мне, без сомненья, знакомы.
Рыцарь Хагелькен припомнил давнее лето:
— В этом лесу, что у меня за спиной, вы с Удо ещё в разбойников играли. Я вырезал тебе из ясеневой палки меч, и все мечи Удо о твой меч ломались. Помнишь? Как будто вчера это было.
Николаус вспомнил:
— Тяжеловат он был для моей детской руки. Но от того быстро окрепла рука.
Рыцарь кивнул, отозвал своих людей, досматривавших подводы:
— Барон Ульрих ещё весной ждал тебя, Николаус. Всё спрашивал, почему тебя нет. Он будет рад.
И рыцарь послал в замок своего человека — поскорее порадовать господина барона добрым известием.
Здесь Николаус простился с славными полоцкими купцами Гуттенбархом и Вреде. Обоз двинулся далее по дороге на Феллин, разъезд остался на опушке леса, а Николауса рыцарь Хагелькен самолично решил препроводить в Радбург.
Они пошли напрямик, лесной узенькой тропинкой по берегу ручья, под сенью ив, вдоль густых зарослей шиповника. Рыцарь, указывая путь, шёл впереди, Николаус за ним; коней вели в поводу. Приятно было укрыться в лесной тени в этот жаркий июньский день. От цветов шиповника тянуло сладким розовым духом.
Всё ближе был замок. Высокие башни его и стены то и дело показывались из-за ветвей.
Рыцарь Хагелькен говорил:
— Ещё весной я слышал от комтура, что он получил из Полоцка письмо. Он ждал тебя, Николаус, вместе с обозом. Но ни тебя, ни обоза всё не было.
— Я заболел в пути, уважаемый, — объяснил Николаус. — Долго отлёживался у добрых людей. А купцы Гуттенбарх и Вреде, люди надёжные, не хотели меня бросать. Но думаю, что только ради меня они бы не очень старались. Очень уж уважают они отца моего Фридриха. В каких бы словах они ему сказали, что бросили сына его, больного, при дороге одного?..
Хагелькен прижимал к груди свою длинную бороду, в которую временами норовили вцепиться колючками разросшиеся ветви шиповника:
— Да, верные спутники в дороге — половина успеха, — рыцарь, обернувшись к Николаусу, ободряюще улыбнулся. — Хорошо, что всё обошлось. Комтур сегодня снимет камень с души. Он, знаю, собрался уж писать письмо в Полоцк. Он не на шутку тревожился за тебя, ибо времена сейчас, сам знаешь, лихие. Много сброда встречается на дорогах. Остановят, оберут. Хорошо, если только этим закончится. Иные вообще пропадают. А ни у тебя, ни у обозных я что-то не видел оружия. Только у слуг палки.
— Мы — купцы. Мы больше привыкли полагаться на Господа, чем на оружие.
Рыцарь Хагелькен покачал головой:
— Я, как и братья
