Шрифт:
Закладка:
Рубец на шее от кипящего масла, которое никто никогда не проливал? Рубец, который, как ему кажется, и даёт способность осознавать? Идёт туда же – в область лишних и мешающих жить вопросов.
Какой-то частью себя Леонид надеялся, что, возможно, он никогда и не найдёт на них ответов.
Интересно, что ни тогда, ни позже он ни единым словом не обмолвился никому о ни о своих осознаниях, ни даже о своих кошмарах. Никому, даже Сашке. Что-то останавливало его каждый раз, стоило ему попытаться заговорить об этом.
Повлиял ли дар на выбор будущей специальности? Вероятно, да. Нет, пациенты, которым грозила скорая гибель встречались везде.
Но, во-первых, в реанимации их было больше.
А во-вторых, выбирая специальность, Леонид искренне надеялся, что звание реаниматолога позволит ему давать неочевидные и даже абсурдные на первый взгляд указания другим врачам без какой-либо угрозы для своей тайны.
Леонид ошибся, как никогда. Его секрет, с трудом продержавшийся то время, пока он обучался в ординатуре, был раскрыт в считанные месяцы, стоило ему выйти на отделение полноправным врачом.
Его коллеги-реаниматологи, к счастью, отнеслись к его особенности достаточно прагматично – пытались делать вид, что ничего странного в Леониде нет, но при этом вовсю пользовались его даром предвидения. Зато по отделениям клиники ходили слухи – один другого противнее. О «сглазах», «проклятии», «чёрном глазе». Разговоры неприятные, а главное, совершенно несправедливые.
Более неприятными были только взгляды врачей с отделений.
Никто на самом деле не любит непонятное, не любит мистику, когда сталкивается с ней не на страницах книги, а в реальной жизни. Все, и в том числе доктора. В особенности доктора!
Леонид знал, что разговор о его увольнении поднимался неоднократно. Также он знал, что Василий Михайлович защищал его, как только мог. Но до этого дня он никогда не видел такого взгляда у заведующего: грустного и неуверенного, словно Василий Михайлович впервые осознал, что он абсолютно не знает, кто на самом деле работает на его отделении.
3. Василий Михайлович откашлялся и, наконец, заговорил:
– Лёня, я знаю тебя уже почти четыре года. Ты – хороший врач, уже – хороший врач, невзирая на твой мизерный, уж прости меня, опыт. И я не учитываю сейчас твои… особенности, – последнее слово далось ему явно с большим трудом. Заведующий вновь тоскливо покосился в окно, за которым начинался тоскливый питерский дождик. – Но, Лёнь, – Василий Михайлович решительно хлопнул руками по столу, – я начинаю тебя бояться.
Леонид открыл рот, но заведующий жестом велел ему молчать:
– Дай мне договорить. Во-первых, я не верю в те бредни, которые ходят по клинике. Во-вторых, Лёнь, не знаю, как ты это делаешь и совершенно не хочу это знать, но ты действительно способен диагностировать совершенно неожиданные вещи одним взглядом. Молчи! Я сказал, что ничего об этом знать не хочу. Но сегодняшняя ситуация – это уже что-то другое. Ты не приходил в себя десять минут.
Леонид вздохнул и пожал плечами:
– Так уж вышло. Извините, что напугал.
Василий Михайлович посмотрел ему в глаза:
– Лёнь, – ласково, слишком ласково сказал Василий Михайлович, – ты когда-нибудь видел свои приступы со стороны?
Леонид покачал головой.
Цербер кивнул:
– Именно. Ты резко бледнеешь и обычно начинаешь заваливаться в сторону, но это как раз ерунда, в отличие от того, что происходит у тебя с глазами.
– Что происходит у меня с глазами? – теперь и Леонид завистливо косился на дождь за окном.
– Они светятся. Слабо-слабо, но всё же заметно.
– Что?! – опешил Леонид и автоматически поднёс руку к глазам: – Как лампочка, что ли?
Заведующий передёрнул плечами:
– Мне не описать. Раньше такого не было или это было не так заметно, а теперь, с каждым твоим новым… приступом – всё ярче и ярче.
Стул, на котором сидел Леонид внезапно стал крайне неудобным:
– Да, – вздохнул он. – Звучит невесело.
– Звучит хреново, откровенно говоря.
В кабинете воцарилась тишина.
Спустя, пожалуй, минуту, Леонид заговорил:
–Василий Михайлович, я действительно знаю, что случится с нашими пациентами, – первый раз в жизни Леонид вслух заговорил о своём даре… – Но что это такое и откуда взялось – мне неизвестно.
Конечно же тебе неизвестно! – рука сама по себе потянулась поправить ворот свитера. – А как же рубец от кипящего масла, брызнувшего с упавшей сковородки? Сковородки, которая никогда не падала, а?
Усилием воли Леонид заставил руку остаться лежать на коленях:
– Я проходил обследование, два раза – в институте и ещё один раз, по вашему настоянию, два года назад. МРТ, психиатр, прочая ерунда – всё чисто, вы должны это помнить. Моя сегодняшняя синкопа – просто неудачное стечение обстоятельств. А глаза…– на мгновение Леонид потерял мысль, слова про свечение его здорово встревожили, – пусть себе светятся. Чёрт с ними.
Заведующий вздохнул и покачал головой.
– Василий Михайлович, – с жаром продолжил Леонид, – вы же знаете, как я люблю эту работу и знаете, что я никогда не сделаю ничего во вред ни пациентам, ни коллегам…
– Я бы хотел это знать, Лёнь, – опустил взгляд заведующий. – Но одно дело, когда ты просто предугадывать, что будет. Совсем другое – когда при этом ты истошно кричишь, теряешь сознание… глаза ещё твои. Это действительно пугает и, главное, вызывает множество вопросов, главный из которых – что ты сделаешь в следующий раз. Взлетишь в воздух на метр? Начнёшь чертишь пентаграммы в моём отделении? Придёшь на дежурство голым?
– Если говорить о последнем пункте, то что-то привлекательное в этом есть. Смотря, кто из медсестёр дежурить будет, – автоматически отшутился Леонид и предложил то, что давно крутилось у него на языке: – Хотите, я сейчас заявление напишу?
Василий Михайлович молчал долго. Наконец он ответил:
– Нет, этого я не хочу. И я собираюсь сегодня серьёзно поговорить с некоторыми… сотрудниками клиники на темы мракобесия, – Цербер невесело усмехнулся. – От тебя мне надо другое. Лёнь, я ещё раз повторю – я не знаю и не хочу знать, как ты делаешь…хм… то, что ты делаешь, но, пожалуйста, обещай мне, что ты не дашь своей особенности развиваться дальше, что ты сможешь себя контролировать, что ты не устроишь на отделении и в клинике чего-то… – так и не закончив фразу, Цербер уставился на доктора в ожидании ответа.
Леонид прижал пальцы к вискам.
– Я обещаю, – он слабо улыбнулся, – что всё со мной будет нормально. Ничего плохого никому я не сделаю.
Цербер медленно, недоверчиво кивнул в ответ.
4. К дежурству Цербер всё же допустил Леонида. Невролог
