На стене висели два календаря с девушками в купальниках и плакат «Уронил хлеб — подними». Слово «хлеб» на нем кто-то зачеркнул и сверху написал «мыло». На подоконнике под открытой форточкой стояла пепельница. Англичанин зябко передернул плечами. Зимой, когда температура на улице падает почти до нуля, нормальная одежда при двенадцати-пятнадцати градусах внутри помещений это твидовый костюм-тройка или зимний плотный комбинезон поверх свитера. При условии, что форточка не открыта.

Почему тогда двое русских сидят под форточкой в майках и спортивных штанах с вытянутыми коленками? Они такой морозостойкий народ?

Уинстон посмотрел на свои откровенно грязные руки и решил, что надо воспользоваться благами цивилизации. Над раковиной вместо английских двух кранов торчал один кран с двумя вентилями. По привычке англичанин открыл один вентиль. Отдернул руки, из крана полился чуть ли не кипяток. Закрыл его и открыл второй. Ага, холодная вода, как дома. Рядом кирпич коричневого мыла, отмывает грязь неплохо.

На кухню четыре человека с трудом влезали. Хозяева сели спиной к плите. Колоб повернулся к Уинстону и жестом предложил садиться на табуретку справа в углу. Сам сел рядом. Уинстон прислонился к стене и через минуту отодвинулся. По стене проходила горяченная труба, которая на уровне колена соединялась с закрепленным на стене таким же горячим металлическим резервуаром из пяти секций странной формы. Надо как-то устроиться, чтобы не обжигаться.

Русские заметили его неловкость со смесителем и недоуменные взгляд на обогревательную конструкцию.

— Какой масти гость? — спросил один из них у Колоба, — Не черт, не опущенный? Ему ложку нормальную или с дыркой?

— Честный мужик, — ответил Колоб.

Уинстон вопроса про масть не понял и не отреагировал ни одной мышцей лица. Русские переглянулись, и один из них вышел, сказав, что за хлебом. Быстро вернулся с двумя белыми батонами.

Перед гостями поставили две кружки. Темный-темный чай перед Колобом и обычного цвета перед «лохом».

На вкус обычный чай из опилок, как раньше пили простые служащие Министерства Правды. Так себе, но не отрава. Сейчас самое время выпить горячего. Да и поесть неплохо бы, но не здесь. Какое все вокруг грязное. Как будто сюда женщины никогда не заходят.

Пока все пили чай с вкусной мягкой булкой, Колоб завел беседу, в которой Уинстон не понял ни слова. Язык русский, но лексика сленговая. Потом входная дверь скрипнула, и на кухню заглянул еще один русский бандит. На вид как почти и не бандит. Среднего роста, без особых примет. Светлые волосы ежиком, очки в тонкой оправе.

— Здорово, Колоб, — сказал он, а с остальными не поздоровался.

Наверное, он здесь уже был и здоровался с ними раньше, — подумал Уинстон.

— И ты здравствуй, если не шутишь, — ответил Колоб, поворачиваясь.

— Кто с тобой?

— Гость дорогой.

— Очень-очень дорогой?

— Позолоченный. С какой целью интересуешься?

— Чтобы хату не спалил. Вдруг это мент? Что у него морда в бинтах? Твоя работа?

— У меня руки под другое заточены. Он сам себе лепила, не мент, зуб даю. Садись, в очко сыграем.

Гостъ замялся, но не отказался. Принес из комнаты стул, сел во главе стола и сыграл. «Лоху» тоже предложили карты, но он жалобно замычал и схватился за забинтованную голову. На этом и отстали.

Насколько мог понять Уинстон, в их игре для безусловного выигрыша полагалось набрать двадцать одно очко по двум картам, причем туз считался за одиннадцать. Если не набиралось по двум, то можно было взять третью. Но перебор это проигрыш.

Гость играл не то, чтобы плохо, но немного хуже, чем Колоб. Проигрывал, отыгрывался и повышал ставки. Нормальный человек в принципе не должен играть с такими, как Колоб и эти мутные двое. Да еще и такой мятой грязной колодой, где каждую карту можно опознать по пятнам на рубашке и на ощупь.

— Ну чо, я в долг не играю, — сказал Колоб, пододвигая к себе ворох бумажек, — Три сотни и так не хрен собачий. Остановишься?

— Не век же тебе везти будет, — ответил гость, — Ща с баблом вернусь и отыграюсь.

Колоб отвел «молчаливого лоха» в одну из комнат, где на полу лежали грязные матрасы.

— Пушку наготове держи, — сказал он, — Думаешь, тут русских много? Нас тут хрен да нихрена. Ты да я, да три крысы.

— Почему три? — шепнул Уинстон.

— Я сказал, что ты ни по-нашему не понимаешь, ни по-норвежски. Никто не спросил, кто ты такой и откуда взялся. Все знали. Один сходил за хлебом и позвонил этому. Я начну по-тихому, а не прокатит, будем шмалять… стрелять.

— Полиция, эээ… милиция?

— У ментов тебе крышка. Если меня замочат раньше, чем тебя, беги. Сдавайся чекистам, лучше армии. Если пройдет нормально, сделаем дело и уйдем по-тихому. Студент уже далеко должен быть. Если попадемся, нас в амнистию запишут, все обкашляно.

Колоб вернулся на кухню. Уинстон в тусклом свете заходящего солнца повертел в руках револьвер. Шесть патронов, все на месте. Пограничники наверняка перерыли мешок, могли бы и разрядить. Глушитель тоже на месте. Надо навинтить сразу, чтобы не шуметь.

С кухни раздался предсмертный хрип.

— Колоб, ты чего? — крикнул второй «чифирной», — А газ зачем открыл?

— Тихо, крысеныш. Побазарим.

— За что?

— Есть за что. Кто на меня бочку катит?

— Базар есть, что ты ссучился, под чекой ходишь. Или гонят?

— Гонят. Вас за лохов держат. Чего хотят?

— Чекистам хер, братве обоих лепил. Один свалил, второго можешь по-хорошему отдать.

— Братва твоя у япошек сосет. А я честный вор и Родину не продаю.

— Тебе за нее просто цены не давали.

Еще раз хрип.

В комнату вполз неприятный химический запах. Заскрипели половицы. Колоб выставил стул в коридор, прошел в санузел и включил воду. Вышел. Прошел во вторую комнату. Не дошел. У двери загремело.

Часть событий Уинстон не видел, а стоило бы. Перед тем, как вернуться на кухню, Колоб закрыл форточки в обоих комнатах. Во второй комнате нашел две книги и сунул их под ремень брюк. Нашел два журнала и сунул в рукава рубашки. Закрыл форточку на кухне. Зарезал первого и открыл обе конфорки. Поговорил с вторым. Поставил у входной двери пирамидку из стула и двух кастрюль. Положил за щеки две половинки бритвенного лезвия, достал ТТ из пришитого к ватнику внутреннего кармана. Снял с предохранительного полувзвода и убрал обратно. Снова достал нож. Зоновский нож из мехпилы, с зубьями на обухе, с кровостоком и наборной рукоятью. Почти успел.

Дверь тихо приоткрылась.