Шрифт:
Закладка:
— Гефест! Гефест! Мы входим! Это Зет! Спокойно, это Зет!
Влад встал, засунул пистолет за пояс сзади. Он уже не нужен. Если это очередная подстава, они всё равно отсюда не выберутся. А раненую Марию одну он не оставит. В помещение вошли четверо мужчин в белых халатах. У двоих были носилки. Аккуратно переложили на них Марию и понесли её вниз. Двое оставшихся сотрудников ловко замотали всему медперсоналу руки сзади за спиной серым сантехническим скотчем, каким тренер по боксу заматывал иногда порванные боксёрские мешки в спортзале. Затем они каждого привязали тем же скотчем к неподвижным деталям интерьера, заклеили рот и сделали каждому укол. Снотворное. Потом освободили рты и позаботились о том, чтобы уснувшие медики не оказались, не дай Бог, на спине. Трогательно. Сели в фургон, похожий на машину скорой помощи. Но Влад понимал, что это не обычная скорая. Ему объяснили, что это машина коронера, на которой перевозят трупы. Как правило, криминальные. И набожные поляки, завидев эту машину, неизменно крестятся в суеверном ужасе.
— Все больницы и поликлиники сейчас шерстят. В полном составе поднято по тревоге подразделение ГРОМ. А с этими ребятами сложно бодаться. Скоро дойдут до ветеринарных клиник. Так что форы по времени полчаса максимум.
Старший группы протянул Владу капсулу и маленькую бутылочку воды. Он безропотно проглотил её и запил водою. Ребята знают, что делают. Бережной говорил, что туда берут лучших из лучших. Остаётся уповать на их профессионализм и надеяться на удачу.
…В Москву пришла золотая осень. Буйство красок всегда поражало Владимира. А если осень сухая и тёплая-это дар небес. Наступило настоящее Бабье Лето. Он сидел на Тверском бульваре, на скамейке недалеко от театра. Вокруг бегали дети, сновали люди, перемещался автотранспорт. В руках у него оказалось два билета в театр, возле которого он сидел. Когда он их достал? И зачем? Что с ними делать? Выбросить? Отдать? Он не мог сосредоточиться. Хотелось заплакать. Но он не умел и не знал, как это делается. На похороны Маши он не пошёл. Не смог себя заставить. Увидеть ещё раз её такой… безжизненной… чужой… Даже если её приведут в порядок, всё равно он не сможет подойти к ней. Попрощаться. Навсегда. Не сможет заглянуть её родителям в глаза. Ведь косвенно он виноват в её гибели. Если бы она тогда не побежала ему навстречу по пешеходному переходу… Пусть они считают его подлецом, трусом, эгоистом, мерзавцем, ничтожеством. Кем угодно. Но он не сможет проводить её в последний путь. Это выше его сил. Володя сидел на скамейке. Людей становилось всё меньше и меньше. На Москву опускались сумерки. Наступала ночь…
Они сидели в кабинете Бережного, в Сенатском Дворце. Долго молчали. Владимир не спрашивал, почему так получилось. Кто и почему предал. Какой результат в итоге. Чего они добились. Как их операция повлияла на расклад в мировой политике. Ему всё это было просто неинтересно. Жалел ли он о том, что принял предложение Бережного? Вернулся к жизни, вернее, начал её снова. Он не знал. Не находил в себе ответов на эти вопросы. Внутри была пустота. Генерал вздохнул, и сказал.
— Мари Дюбуа после лечения будет переведена в другую службу. Она не сможет больше заниматься оперативной работой. Марию по её просьбе отправят в Африку, в наше посольство. В страну, где погибли её родители. Там сейчас тихо и спокойно. Пока. А тебе она просила передать… пожелать удачи… и наладить личную жизнь… Пойдём потихоньку, не торопясь. Через час награждение в Георгиевском зале. Не хорошо опаздывать.
Владислав Дембицкий исчез. Кончился. Володя Жаров скинул эту шкуру за ненадобностью. Он снова почувствовал в себе силы начать всё сначала. Ведь главное для него-работа. Так говорила Маша, а уж она то понимала его сущность, как никто другой.