Шрифт:
Закладка:
Борис опустил чашку на пузатый белый столик, посмотрел на жену. Она забралась с ногами на софу в виде больших женских губ – великолепной копии одного из знаменитых творений Дали. Казалось, эти ярко-красные створки только и выжидают удобного момента, чтобы раскрыться и выпустить из глубины алый, чуть подрагивающий влажный язык, который слизнет Элину, как случайную соринку. Хотя для соринки она великовата, можно и поперхнуться.
Эта нелепая мысль рассмешила Бориса, и очень некстати, потому что Яна, перейдя на трагически шепот, рассказывала, как в студенческие годы играла в любительском театре. По сценарию ее героиню должны были застрелить, но когда настал момент падать, не рассчитав, она грохнулась в зал и сломала руку.
Он оказался под негодующим взглядом Элины. Яна сделала обиженное лицо, но не удержалась и тоже начала смеяться.
– Вот видишь, Янка, ты и Бориса развеселила своей трагедией, – ухал баском Павел.
– Знаешь, – продолжал он, махая жене рукой, чтобы не перебивала, – когда я об этом услышал в первый раз, тоже было смешно. Однако потом она рассказывала это при каждом удобном случае, а у женщин любой случай удобен, и я уже плакал, – закончил он под общий хохот.
Разговор перешел на живопись.
Павел любил поговорить о белых носорогах и фаллическом начале в творчестве мастера, о влиянии Фрейда. Забывая, что расстался с длинными волосами лет пятнадцать назад, пытался запустить руку в черный ежик, прикрывал глаза, покачивая на носке сердито топорщившийся серый тапок, и очень возмущался, когда Яна позволяла себе усомниться в его рассуждениях. За его спиной со стены стекал раскаленный Кадакес.
– Фрейд… Выходит, Дали постоянно размышлял о прикладной стороне любви? – спросила Элина.
– Вовсе нет, – опередила Яна мужа. – Скорее следует говорить о физиологических процессах на его полотнах. Сюрреализм… Фаллосы и все, что их символизирует, а также другие вещи существуют в дикой гармонии, сводящей с ума. Гармонизировать несовместимое – вот один из принципов Дали. Его иногда упрекают в эклектичности, но видят ее лишь в совокупности, казалось бы, несопоставимых вещей и явлений.
– Сон и явь, творчество и жизнь. Одно перетекает в другое, и нет никаких границ, – подытожил Павел.
Элина внимательно слушала, держа в руках игрушку: черно-красный Арлекин был из другого мира, и больше подходил ей, чем хозяевам этого дома.
Вернулись за полночь. Элина отправилась в ванную.
Несмотря на дневную дрему, Борису очень хотелось спать. Он принял душ и лег. Перед глазами прочно стоял навязчивый испанец и его картины. «Как можно жить в таком доме…» – промелькнула мысль.
Краснов открыл глаза. Спальню заливал лунный свет. Вероятно, спал он недолго, так как в мыслях тут же появился прошедший у друзей вечер. За спиной чуть слышно дышала Элина. Он повернулся к ней.
С лицом жены было что-то не так. Сперва ему показалось, будто Элина перед сном зачем-то нелепо накрасилась: густо-черные ресницы, броские тени на веках, яркая помада на губах; но Борис тут же вспомнил: Элина никогда не пользуется броской косметикой, а вчера перед сном полностью сняла легкий макияж.
«Лицо меняется у меня на глазах. Это каламбур» – пронеслось в мыслях. Он заметил, что воспринимает происходящее с циничной иронией. «Они снова решили напугать меня, – подумал Борис. – Черта с два! Это я заставляю других бояться. Это мое право. И со мной этот фокус не пройдет».
Однако он понимал: второй раз отмахнуться от увиденного и забыть – уже не получится. Тот далекий случай на презентации книги попытался спрятаться в уголке памяти, но Борис, после знакомства с Элиной, вышвырнул его вон. И теперь это возвращалось.
Аккуратно, словно в замедленной съемке, Краснов подвинулся на край кровати. Он никогда не замечал, как предательски громко может шуршать в тишине покрывало! Борис опустил ноги, поднялся и, стараясь не потерять равновесие, на цыпочках пошел к двери.
«Со стороны я выгляжу очень жутко!» – подумал он, двигаясь по толстому ковру. Приоткрытая дверь избавила от необходимости поворачивать ручку замка. На пороге Краснов обернулся: утонченная пластиковая рука куклы виднелась из-под покрывала, и лунный свет выбивал из кольца на ее пальце бриллиантовое сияние. Выглядело красиво, но на редкость фальшиво, словно неумелый режиссер собрал в одном эпизоде все штампы гламурной мелодрамы, и Борис почувствовал сильное раздражение. Он вышел в коридор и стал спускаться по лестнице, мысленно благодаря строителей этого дома: деревянные ступеньки за все годы так ни разу и не скрипнули.
В кабинете было темно, однако зажигать свет он не стал и на ощупь нашел в шкафу маленькую видеокамеру – подарок Яны и Павла на день рождения. Включил. Красный глазок бодро уставился на него, словно одобрял необходимость задуманного.
Борис стоял посреди кабинета и размышлял: он поступает с женой скверно и логичнее всего просто поговорить. Воображение тут же нарисовало картину, как он подходит к Элине, целует ее и произносит: «Все в порядке, милая. Просто я замечаю, что временами ты превращаешься в куклу – большую пластиковую игрушку. Круто! Как ты это делаешь?».
Он усмехнулся, сжал в ладони камеру и направился к лестнице.
Перед дверью Краснов остановился. От бредовости происходящего он почувствовал приступ истерического хохота. Прижал руку ко рту и так стоял, пока не прекратились нервные смешки.
«Просто сними это, чтобы поймать их с поличным» – сказал внутренний голос, и он кивнул, соглашаясь с ним. Поднял камеру и тихонько толкнул дверь.
В лунном свете лицо спящей Элины было бледным и невыразительным. На руке темнело колечко. Борис почувствовал себя проигравшим. Немного постояв, он выключил камеру и побрел в кабинет.
На утро пошел дождь. Краснов пытался работать, однако на ум ничего не шло. Вместо сюжета, взявшего в последнее время такой славный разгон, в голове крутились тревожные мысли. Он подошел к окну.
Борис со злорадством отметил, что происходящее с женой вызывает в нем вполне уловимое чувство эстетического характера, некое тревожное сладострастие. Тихое и осторожное подергивание струны, на которой держится здравый смысл.
«Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья» – вспомнилось ему. Прав поэт, сам похожий на большую экзотическую куклу, с лицом, стиснутым вскипающими бакенбардами!
Для чего он стал писателем? Деньги? Известность? Наверное… Однако стремление творить собственные миры
