Когда Кеннеди вывел нас, она откинулась назад, теперь уже физически измученная, на подушку.

– Я говорил тебе, Бэррон, – прошептал он, – что в этом деле было нечто большее, чем ты себе представлял. Невольно ты внес очень важный вклад в дело, которым сегодня утром полны газеты, – дело убитой актрисы Бланш Блейсделл.

Салон красоты

Только через несколько часов Кеннеди счел разумным попытаться расспросить бедную девушку в больнице. Ее история была достаточно проста сама по себе, но она, безусловно, значительно усложняла ситуацию, не проливая особого света на это дело. Она была занята, потому что ее день был полон, и ей еще предстояло уложить волосы мисс Блейсделл для спектакля в тот вечер. Несколько раз ее прерывали нетерпеливые сообщения от актрисы в ее маленькой гримерной, и одна из девушек уже взяла себе предыдущую прическу, чтобы сэкономить время. Агнес на несколько секунд спустилась вниз, чтобы заверить ее, что она успеет все сделать вовремя.

Она застала актрису за чтением газеты, и когда Кеннеди спросил ее, она вспомнила, что видела записку, лежащую на комоде.

– Агнес, – сказала мисс Блейсделл, – не могла бы ты пойти в кабинет и принести мне бумагу, ручку и чернила? Я не хочу идти туда в таком виде. Вот милая хорошая девочка.

Агнес ушла, хотя это определенно не входило в ее обязанности как одного из самых высокооплачиваемых сотрудников "Новеллы". Но все они восхищались популярной актрисой и были готовы сделать для нее все, что угодно. Следующее, что она помнила, это как заканчивала прическу, над которой работала, и шла к мисс Блейсделл. Там лежала прекрасная актриса. Свет в коридоре еще не зажгли, и было темно. Ее губы и рот, казалось, буквально сияли. Агнес позвала ее, но она не пошевелилась; она прикоснулась к ней, но та была холодной. Затем она закричала и убежала. Это было последнее, что она помнила.

– Маленькая гостиная, – рассуждал Кеннеди, когда мы покинули бедную маленькую парикмахершу, совершенно измученную рассказом, – находилась рядом со святилищем Миллефлера, где они нашли ту бутылку эфирного фосфора и масло скипидара. Кто-то, кто знал об этой записке или, возможно, написал ее, должен был рассудить, что ответ будет написан немедленно. Этот человек решил, что записка будет следующей написанной вещью и что будет использован верхний конверт стопки. Этот человек знал о смертоносных свойствах слишком большого количества фосфоризированного эфира и покрасил заклеенный клапан конверта несколькими его крупинками. Доводы были справедливы, потому что Агнес отнесла верхний конверт с отравленным клапаном мисс Блейсделл. Нет, на этот счет не было никаких сомнений. Это было умное, быстрое решение.

– Но, – возразил я, – как насчет скипидарного масла?

– Просто чтобы удалить следы яда. Я думаю, ты поймешь, почему это было сделано, прежде чем мы закончим.

Кеннеди больше ничего не сказал, но я был доволен, потому что видел, что теперь он был готов подвергнуть свои теории, какими бы они ни были, окончательной проверке. Остаток дня он провел, работая в больнице с доктором Бэрроном, настраивая очень тонкий аппарат в специальной комнате в подвале. Я видел его, но понятия не имел, что это такое и каково его применение.

Рядом со стеной был стереоптикон, который пропускал луч света через трубку, которую, как я слышал, они называли гальванометром, примерно в трех футах от меня. Перед этим лучом вращалось колесо с пятью шпинделями, управляемое хронометром, который ошибался всего на секунду в день. Между полюсами гальванометра была протянута тонкая нить из плавленого кварца, покрытого серебром, диаметром всего в одну тысячную миллиметра, настолько тонкая, что ее можно было увидеть только при ярком свете. Это была нить настолько тонкая, что ее мог бы сплести микроскопический паук.

В трех футах дальше находилась камера с движущейся пленкой из чувствительного материала, вращение которой регулировалось маленьким маховичком. Луч света, сфокусированный на нити в гальванометре, передавался на фотопленку, перехваченный только пятью шпинделями колеса, которое поворачивалось один раз в секунду, таким образом,отмечая изображение с точностью до пятых долей секунды. Колебания микроскопической кварцевой нити были чрезвычайно увеличены на чувствительной пленке с помощью объектива и привели к образованию длинной зигзагообразной волнистой линии. Все это было закрыто деревянным колпаком, который не пропускал никакого света, кроме тонкого луча, падающего на него. Пленка медленно вращалась по полю, ее скорость регулировалась маховиком, и все это приводилось в движение электродвигателем.

Тогда я был весьма удивлен, когда Кеннеди сказал мне, что заключительные тесты, которые он устраивал, должны были проводиться вовсе не в больнице, а в его лаборатории, где он так часто одерживал научные победы над умнейшими преступниками.

Пока он и доктор Бэррен все еще возились с машиной, он отправил меня с довольно щекотливым поручением собрать всех, кто был в "Новелле" в то время и, возможно, мог оказаться важным свидетелем в этом деле.

Мой первый визит был к Хью Дейтону, которого я нашел в его холостяцкой квартире на Мэдисон-авеню, очевидно, ожидающего меня. Один из людей О'Коннора уже предупредил его, что любая попытка уклониться от явки, когда его разыскивают, будет бесполезной. За ним следили с того момента, как стало известно, что он был пациентом Миллефлера и был в "Новелле" в тот роковой день. Казалось, он понял, что побег невозможен. Дейтон был одним из тех типичных молодых людей, высоких, с покатыми плечами и тщательно усвоенными английскими манерами, которых можно увидеть десятками на Пятой авеню поздно вечером. Его лицо, которое на сцене было волевым и привлекательным, вблизи не выглядело располагающим. Действительно, на нем были слишком явные следы излишеств, как физических, так и моральных, и его рука была не слишком твердой. И все же он был интересной личностью, если не сказать привлекательной.

Мне также было поручено доставить записку Берку Коллинзу в его офис. Смысл этого, как я знал, заключался в просьбе, изложенной языком, который скрывал, что миссис Коллинз имеет большое значение для установления истины, и что, если ему самому понадобится оправдание для присутствующих, то было предложено, чтобы он выступил в качестве адвоката, защищающего интересы своей жены. Кеннеди добавил, что я мог бы устно сказать ему, что он постарается как можно меньше касаться скандала и пощадить чувства обоих, насколько это возможно. Я испытал некоторое облегчение, когда эта миссия была выполнена, так как ожидал, что Коллинз будет яростно возражать.

Среди тех, кто собрался в тот