Шрифт:
Закладка:
Так, спокойствие. Никто не собирается меня насиловать. Триста лет я ему сдалась.
Умылась, кое-как промокнула лицо, прислушиваясь к воцарившемуся затишью. Осторожно выглянула в коридор. На кухне никого. Оказалось, Глеб курил на балконе, и я, воспользовавшись моментом, быстро проскочила к ящику со столовыми приборами, безошибочно нащупала рукоять ножа.
Интуиция — вещь, конечно, хорошая, но мое разыгравшееся воображение успокоилось только тогда, когда этот самый нож оказался у меня под подушкой.
С бьющимся в истерике сердцем нырнула под шерстяной плед и, обняв спящую Варю, снова прислушалась.
Через оставленную приоткрытой дверь потянуло морозной свежестью вперемешку с сигаретным дымом. Где-то у мусорных баков сцепились бездомные псы, подняв лай по всей округе. На лестничной площадке протяжно скрипнула дверь, выпуская на прогулку мяукающего кота. Надсадный старческий кашель. Рев двигателя. Свист. Чьи-то крики, перешедшие со временем в маты. А потом тихий, едва слышный скрип дивана за стенкой — и наконец-то долгожданная тишина.
Глава 5
Спонсор моего пробуждения по утрам — ноющая боль в ребрах. Она же, как чертов напоминатор о том, что моя семья больше не моя. Тогда я предпринял последнюю попытку сохранить её. Наверное, мне стоило и раньше загреметь в больничку, чтобы, наконец, догнать: наш брак с Юлей — лично нами созданная пропасть, в жерле которой теперь плескалась магма разочарования. Все просто: Она не моя. Она, черт возьми, больше не моя. Теперь Юля извивается под другим мужиком и стонет его имя в порыве страсти. Так забавно. Когда-то мое кричала, а теперь его.
Говорят, человек должен пережить то, что осуждает. Я пережил…
Когда женщина уходит к другому — это статистика. По ней двадцать два процента браков распадается из-за измены. Наш тоже попал в процентное соотношение, пополнив данные для социологических исследований. Не знаю, чего ей не хватало. Я был готов весь мир к ее ногам положить. Цацки? На, держи. Путевка? Куда захочешь. Любой каприз, дорогая, только не предавай. На баб других за пятнадцать лет не взглянул, даже мысли не было, восхищался, но чего-то, твою мать, ей не хватало. Я до сих пор не могу понять, чем Он лучше меня. Может трахал ее лучше? Да, видимо так и есть. Лучше трахал. И член у него вкуснее и юзал ее он под другим углом и амплитудой. Заместитель херов.
Перед глазами снова всплыл тот день, когда блудная жена вернулась домой. Довольная, румяная и с запахом другого мужика на себе. Помнил, как она потом стыдливо опускала ресницы, но я успел прочитать на дне расширенных зрачков все позы, в которых этот ублюдок имел ее. Видать хорошо имел, раз свалила к нему, наплевав на ребёнка.
Что она там промямлила? Прости?
Дрянь. Самая натуральная дрянь.
Болезненные воспоминания перетянули на себя одеяло с физической боли, и я поторопился встать со скрипучего дивана. Осмотрелся: все ещё спали. На часах было шесть утра.
Покосился на задрипанное полотенце, которое мне сунула вечером Богдана и решил пока повременить с банными процедурами. Не то что бы я был брезглив, но пользоваться вещами угрюмой бабки, чей портрет висел на стене, не хотелось. Что там сказала Богдана? Что этот сморщенный персик с нелепым начесом на голове — ее любимая бабуля? Ну-ну. Врать девица не умела, да и плевать мне, чья это хата. Как говорится, спасибо за кров, но счетчики мотать под душем я не буду. Отоспался, пора и честь знать.
Чтобы немного раскачаться, вышел покурить на балкон. Пока тлела сигарета, рассматривал удручающий пейзаж под окнами и снова стал вспоминать бывшую. Это уже как обряд: начинать каждое утро с анальгетиков и тридцати минут самобичевания.
Сказал бы мне кто-то, что я буду так убиваться по бабе — заржал бы в голос и покрутил пальцем у виска. Что бы я, Глеб Осинский, страдал из-за какой-то юбки — пфф… Уму непостижимо.
Но Юлька — не какая-то там шлюха из третьего подъезда. Она — моя жена. Мой тыл. Мать моего ребенка. Та, с кем я не просто познакомился в ночном клубе, а через десять минут трахнул в грязном сортире, а та, в кого я втрескался с первого взгляда и еще уйму времени потратил, чтобы заполучить ее внимание. Надо мной дружбаны тогда ржали, считая, что борщ, на который нас пригласили в день знакомства в общагу, был заговоренным. А может и был, потому как с того момента я на ней и помешался.
А иначе и быть не могло. Юля была идеальной по красоте и характеру. Мягкая, покладистая, умная, чуткая, отзывчивая, неиспорченная городской жизнью. Скромная, но способная поставить на место. Не модница, но и не страдающая безвкусицей. Гордая, но вместе с тем весёлая, задорная, умеющая шутить и радоваться жизни. Одним словом: не девушка, а мечта. Ради нее я был готов из кожи вон выбраться и душу дьяволу продать. Что и сделал. Ради того, чтобы наша семья ни в чем не нуждалась, мне пришлось подумать над своими принципами, подружиться с разными людьми, позабыв о букве закона. Плевать было на последствия. Жажда дать любимой и сыну только самое лучшее напрочь атрофировала чувство страха, подарив взамен власть, имя, связи и деньги.
Мне казалось, все делаю правильно. Ничего не предвещало беды. У нас был идеальный брак. Дом, машина, деньги. Нам завидовали. Мне мужики, потому что урвал такую красавицу, а Юльке подруги, ибо не каждой могло так фортануть с мужиком. Чтобы не пил, не курил, на баб не смотрел и деньги в дом приносил. У нас была, как говорится, полная чаша.
И когда же облажался? Когда именно пошло всё не так? С чего всё началось? Может из-за того, что я запретил ей выходить на работу? Но тут я до сих пор считаю себя правым. После родов жена не потеряла былую привлекательность, как ее подруги, а наоборот, стала ещё женственнее, еще сексуальнее. Я видел, как ее пожирали глазами мои товарищи, поэтому челюсть сводило от злобы, когда представлял, как какой-то хрен пялился на то, что принадлежит мне и катал к ней свои немытые яйца под видом коллеги. Нет. Такого допустить я не мог.
Сначала жена согласилась. Занималась сыном, встречала меня с работы, увлеклась написанием женских романов. Блядь, да я её
