виде, как всегда безупречном в смысле чистоты, тронулась в путь, самовольно взяв на себя роль посла. Она знала, что Палмеры живут на Краун-стрит, но точного адреса не имела. Время от времени она спрашивала у местных жителей, куда ей идти, и без четверти четыре добралась до нужной улицы. Женщина, к которой она обратилась, чтобы выяснить номер дома Палмеров, сказала, что уроки в школе Сьюзен Палмер закончатся в четыре, и предложила зайти посидеть у нее.

– Сьюзен Палмер всем нам добрый друг, – улыбнулась она, – почитай что сестра. Да вы садитесь, голубушка, садитесь. Я только стул протру, чтобы вы не испачкали накидку. Моя матушка тоже, помнится, носила яркие накидки, очень даже красиво, особенно когда вокруг все зелено.

– А давно вы знаете Сьюзен Палмер? – поинтересовалась миссис Ли, довольная, что женщина похвалила ее наряд.

– Да с тех самых пор, как они здесь у нас поселились. Наша Салли ходит в ее школу.

– Какая она из себя? Я никогда ее не видала.

– Даже не знаю… если вы про ее наружность. Я уже не припомню, когда я с ней познакомилась и какой она мне тогда, по первости, показалась. Мой благоверный говорит, что от ее улыбки сердце радуется, такой улыбки, говорит, ни у кого на свете больше нет. Но может быть, вы не о том хотели узнать? А про ее наружность я вам так скажу: незнакомый человек, если ему вдруг понадобится помощь, сразу выберет ее среди всех, кто идет по улице. Детки к ней так и льнут, другой раз сразу трое или четверо за передник цепляются!

– Часом, не вертихвостка?

– Вертихвостка, скажете тоже! Уж кому-кому, а ей такое слово вовсе не пристало. Вот папаша ее тот еще вертопрах. Нет, она не какая-нибудь… Верно, вы совсем ничего не знаете про Сьюзен Палмер, если надумали спросить такое. Она их тех, кто войдет неприметно и сделает то, что нужнее всего, вроде ничего особенного, любой мог бы сделать то же самое, только никому в голову не приходит подумать о других. А она заглянет к вам вечером справиться что да как, достанет наперсток и починит ребячью одежку… А письма старой Бетти Харкер внуку в армию кто пишет? Она… И как-то у нее получается никому не мешать, золотое качество, скажу я вам. А вон и ребятишки побежали! Конец урокам. Теперь ступайте к ней, она вас выслушает, не сомневайтесь. Просто во время уроков мы и близко к ее дому не подходим, для нас это закон.

Сердце бедной миссис Ли так колотилось в груди, что она едва не повернула назад. По своей деревенской привычке она робела перед чужими, а перед этой Сьюзен Палмер и подавно: по всему получалось, что она настоящая леди! Замирая от страха, миссис Ли постучала в указанную дверь и, когда ей открыли, молча сделала книксен. Сьюзен держала на руках маленькую племянницу, которая уютно свернулась у нее на груди, но, услышав, кто к ней пожаловал, тотчас ласково спустила девочку на пол и усадила миссис Ли на лучшее место.

– Вы не подумайте, я к вам пришла не по наущению сына, – принялась оправдываться мать, – я сама хотела потолковать с вами.

Сьюзен покраснела до корней волос и быстро наклонилась к девчушке, чтобы снова взять ее на руки. Через минуту миссис Ли возобновила попытку начать разговор:

– Уилл думает, что вы потеряли бы к нам уважение, если бы знали всю правду о нас, а я уверена, что вы бы посочувствовали нашему горю – Господь послал нам такое несчастье! – поэтому, вот, надела капор и втайне от сыновей отправилась к вам. Все вокруг говорят, какая вы хорошая, добрая, ни в чем не отступаете от истинного пути, верно, Бог вас хранит; но может статься, вам не довелось еще, как некоторым, пройти через испытание, через соблазн. Вы уж простите меня за прямоту, душа изболелась, мочи нет слова выбирать – слова хорошо выбирают те, у кого на душе покойно. В общем, скажу вам все как есть. Уилл до смерти боится, что вы узнаете, а я скажу! Знайте же… – Но тут бедная женщина запнулась, язык отказывался повиноваться ей; она сидела и молча раскачивалась взад-вперед, устремив на Сьюзен страдальческий неподвижный взгляд, словно ее глаза пытались поведать о том, чего не в силах были вымолвить трясущиеся губы. Эти полные муки застывшие глаза такой болью отозвались в сердце Сьюзен, что по ее щекам побежали слезы. Сочувствие девушки как будто вдохнуло в мать новые силы, и она тихим голосом заговорила вновь: – Была у меня дочка, и я в ней души не чаяла. Ее отец считал, что я слишком с ней нянчусь, порчу ее, и распорядился отдать ее в люди – пусть узнает, что почем в этой жизни. Она была молоденькая, ей и самой хотелось на мир посмотреть, а тут ее отец прослышал, что в Манчестере есть место. Да чего там! Не стану вас утомлять. Бедная девочка оступилась, а узнали мы об этом, когда ее хозяйка отослала отцово письмо назад и написала, что наша дочь у нее больше не служит, а если говорить без обиняков, то хозяин вышвырнул ее на улицу, как только услыхал о ее положении… А ей ведь еще и семнадцати годков не было!

Она уже плакала навзрыд, и Сьюзен тоже утирала слезы. Девчушка заглядывала снизу вверх в лица женщин и, заразившись их печалью, скуксилась и заголосила. Сьюзен подняла ее повыше и уткнулась лицом в детскую шейку, чтобы поскорее унять слезы и придумать, чем утешить гостью.

– Где же она теперь? – спросила она наконец.

– Кабы я знала! – простонала миссис Ли, подавив рыдания, чтобы донести до собеседницы еще одно горестное обстоятельство: – Миссис Ломакс сказала мне, что от них она пошла…

– Миссис Ломакс… Которая миссис Ломакс?

– Та, что живет на Брабазон-стрит. Она сказала, что моя бедная девочка пошла от них в работный дом. Не хочу говорить плохо о мертвых, но если бы ее отец отпустил меня… Только его было не свернуть… Нет, не слушайте меня, лучше я промолчу. Он простил ее на смертном одре. Наверно, я сама виновата, не сумела его уломать.

– Вы не подержите ребенка одну минуту? – спросила Сьюзен.

– Давайте, если она ко мне пойдет. Раньше дети меня любили, а теперь боятся. Лицо мое смурное им не нравится, так я думаю.

И верно, девочка цеплялась за Сьюзен, и той пришлось пойти наверх с ребенком на руках. Миссис Ли осталась одна, и сколько она