Однорукая стрыга в два прыжка нагнала его, глаза её светились всей яростью преисподней. Она замахнулась для последнего удара.

В воздухе засвистело. Меч плашмя брошенный Баламутом, будто при игре в городки, тонко свистнул напоследок и отсёк голову стрыги от шеи так же легко, как ножницы портного разрезали бы тончайший шёлк. Тело её застыло на мгновение, покачнулось, рухнуло, как подрубленное дерево, рядом со смертельно бледным княжичем. Всё было кончено в один миг.

Осторожными маленькими шажками Баламут приблизился к убитой твари. Не спуская с неё глаз, подобрал с земли меч. Ткнул обезглавленную стрыгу кончиком острия. Та не шелохнулась. Потыкал сильнее. Ничего. Трясущимися руками, Баламут утёр ледяной пот со лба.

— Поверить не могу, — сказал он, замахнулся мечом и вонзил его в тело убитой стрыги, там где должно было быть сердце. Тяжело выдохнул, сделал шаг назад, запнулся об отсечённую голову. Та прокатилась по его ногам, он взвизгнул и пинком отправил её в полёт в глубь болот.

— Вот дрянь такая, даже после смерти до разрыва сердца доведёт. Ты как? Живой там?

Баламут протянул руку Алексею, помог ему подняться из зловонной ямы. Кривясь от брезгливости, начал стряхивать с себя целые вёдра налипшей грязи. Оглянулся в поисках своего коня.

— Цезарь! Цезарь! Мальчик мой! Ты где? Всё хорошо, дружок, иди сюда! Вернись к папочке! Не убегай! Я тебе дам вкусный пирожок, только вернись! Я всё прощу!

Княжич, которого непрестанно колотило крупной дрожью от страха, перемазанный грязью так, что лица было почти не разглядеть, как зачарованный рассматривал труп обезглавленной стрыги, пока Баламут носился между деревьями, пытаясь поймать своего коня.

Алексей всё стоял и стоял, как вкопанный, над телом убитой бестии, словно никак не мог поверить в то, что разминулся со смертью на долю мгновения.

Баламут вернулся, ведя за поводья брыкающегося коня.

— Победили, — прошептал княжич. — Убили стрыгу. И виверну убили. Да всё за один день. О нас же песни сложат. Такие подвиги! В один день! Слышишь, Баламут! Никому такое и не снилось же никогда!

Перемазанный илом и тиной Баламут посекундно отплёвывался.

— Да уж, мне такое точно никогда не снилось, — сказал он. — Это ты правильно подметил.

— Мы же великие герои! — голос Алексея всё набирал силу и громкость.

— Вот что я в тебе люблю, княжий сын, — сказал Баламут. — Так это твой молодецкий задорный взгляд на вещи. Везде ты ищешь только хорошее. Как же я рад, что тогда не остался сидеть в тёплом уютном кабаке с крынкой пива и копчёной свиной ножкой — словами не передать. Подумать только, чтобы променять такие-то приключения да битвы, на какое-то там тепло и вкусную жратву. Подумать страшно.

— Да какая жратва?! — воскликнул княжич. — Когда мы такие подвиги творим один за одним!

— Подвигами сыт не будешь, — пожал плечами Баламут. — А жрать мне хочется всегда. К тому же, набивание моего желудка мясом и вином, волнует меня куда сильнее, чем желание прославиться посмертно. Только вот едой тут и не пахнет, а помереть, походу, на каждом шагу, что чихнуть.

— Вот заладил! Ты мне жизнь спас! Понимаешь! Ты конца жизни теперь можешь рассказывать, как победил стрыгу и спас самого княжича псковского.

Баламут ещё раз пожал плечами.

— Угу, очень великая честь. Даже сердечко приятно щемит от одной только мысли об этом. Послушай, княжич, я хоть и красив, как ранняя роза, но всё же не цветок, не люблю я по уши в навозе быть. Давай-ка пойдём отсюда уже поскорее.

Он затравленно огляделся по сторонам.

— Веришь-нет, но моё охотничье чутьё подсказывает, что мы тут ещё встретим неприятностей.

Они долго бродили по болоту, проваливаясь по колено в грязь, пока искали меч княжича и ловили его коня, затем выбрались на твёрдую землю. Алексей повалился без сил, глядя, как облака плывут между острыми верхушками деревьев, заложил руки за голову. Не надо было быть ведуном, чтобы прочитать по его лицу все мысли. Оба ратных подвига за этот день будоражили его воображение. Он явно представлял себя, рассказывающим про свои приключения в княжеских хоромах, и как все вокруг охают и ахают. Переспрашивают подробности и наперебой восторгаются его великими деяниями, сетуя на то, что никто из присутствующих даже не вполовину такой смелый и храбрый, как Алёша.

Баламут же наоборот, был мрачнее тучи. Он рассматривал княжича, на перепачканном лице которого бродила глупая счастливая улыбка. Наконец наёмник пришёл к какой-то мысли.

— Утомило меня всё. Сил моих больше, ты уж не серчай.

Алексей поднялся на локте.

— Да чего ты там опять ворчишь?

— Думал я, наиграешься ты в храброго витязя, — сказал Баламут. — Побродим ещё день туда-сюда по болотам твоим, окаянным, да разойдёмся в разные стороны, когда тебя комары зажрут. А тут, смотрю, на каждом проклятом шагу опасность таится. Э, нет, всё, дудки, хватит с меня приключений, настрадался я.

— Ты к чему это ведёшь?

— К тому, что всё, хватит, лично я наигрался в героя, — сказал Баламут и за шкирку поднял Алексея на ноги.

— Ты чего делаешь?! — крикнул княжич.

— Ничего, — ответил наёмник, доставая меч.

Острие упёрлось Алексею в грудь. В непонимании княжич он только застыл, как деревянный столб, и часто моргал.

— Утомили меня эти твои виверны, стрыги, змеи, горынычи и прочая нечисть, — сказал Баламут. — Хватит.

— Ты чего? — тупо повторил Алексей. — Хватит шутки шутить. Не смешно.

— Кончились шутки, дружок. Меч и ножичек бросай на землю, и не дури, побереги себя.

Лицо юного княжеского сына наливалось багрянцем.

— Давай-давай, — поторопил его Баламут. — Это героем, может, умереть не страшно, а быть зарезанным в лесу смерть такая себе, не шибко завидная. Ты эту мысль как следует подумай, только быстренько.

Княжич медленно снял перевязь с мечом, бросил в сторону. Вынул из-за пояса кинжал, кинул туда же.

— Вот и молодец, — сказал Баламут.

— Ты зачем сейчас мне жизнь спасал? — спросил княжич. — Чтобы убить самому?

Баламут пожал плечами.

— Не подумал я, как всё могло