— Вероника, принеси стул для пана Марына…

Жена Кулеши вынесла табуретку из спальни, откуда Марын ночами слышал скрип кровати. Может, именно эта табуретка упала, когда они на ней упражнялись? Лицо молодой женщины казалось мрачным, черные брови она сдвинула над носом, враждебно глядя на стол с водкой.

Марын не хотел зазнаваться. Он взял в руку наполненную для него рюмку из грубо вырезанного стекла и сказал:

— Ваше здоровье. За повышение, пан инженер, за плантацию, пан инженер. И он выпил, утерев рот тыльной стороной ладони.

— Вы съехали от нас, но это и лучше, — сказал Кулеша. — Комната нам понадобится, когда в будущем родится ребенок. Вероника, выпей с нами.

— Не хочу, — сердито буркнула молодая женщина и исчезла в дверях спальни. Тархоньски снова поправил очки и похлопал Кулешу по спине.

— Моя жена уже беременна. Поэтому она и хочет в город, поближе к врачам. А тебе, как ты говорил, жена не хочет давать. Как же ты сделаешь ей ребенка?

Лесник Вздренга притронулся указательным пальцем к носу, похожему на шелушащийся, трухлявый сосновый сучок. Палец у него тоже был сучковатый, с толстым коричневым наростом ногтя.

— Вы взяли себе в жены порядочную женщину, пан лесничий, — заметил он. — Порядочная женщина не привыкла к таким вещам. Должна привыкнуть.

Tархоньски улыбнулся, но тут же отвернулся к стене, чтобы скрыть улыбку. Испугавшись, что, может быть. Кулеша заметил эту улыбочку, он снова поправил очки, а потом разлил водку по рюмкам.

Кулеша стиснул губы, погладил усики. Может быть, эта женщина в спальне не была такой уж порядочной, как об этом говорил Вздренга, и именно об этом подумал Тархоньски? Пьяный Будрыс неразборчиво проговорил:

— С каждой одно и то же. Сначала не хотят давать. А пришли ко мне приятели, положили мою бабу на кровать и сказали: «Бери, ведь это твое». Придержали бабу, я и сделал что надо.

— Это по-мужски, — поддакнул Вздренга.

— Моя жена тоже любит, когда насильно, — стыдливо заметил Тархоньски.

— Это правда. — Кулеша хотел отплатить Тархоньскому за его ехидную улыбочку. — Я видел, как она один раз дала тебе по морде.

— Да, но пойми это правильно, — защищался Тархоньски. — Это только такая провокация с ее стороны. Она даст мне по морде, а потом я ей приложу и возьму насильно. Именно так она любит.

— Вы задаетесь, пан Марын. Вы нам не расскажете, как вы берете женщин? Вы считаете себя не таким, как мы, разве нет?

Это было удивительно, что именно этому простаку удалось почувствовать в Марыне что-то отличное от них, чего не сумели заметить эти двое образованных людей из большого города. Они, похоже, были слишком уверены в силе своих знаний, своих титулов, своего знания Света.

Марын подождал, пока они снова выпили, закусили огурцами.

— Кто-то говорил мне, пан Будрыс, что вы расставляете силки на птиц на озере Тубы в самой середине леса. Я не знаю как следует этих мест, может, вы меня туда проводите?

— Я? — взвизгнул Будрыс. — Люди врут, пан Марын. Врут!

Он несколько неуверенно поднялся со своего стула и хотел встать перед Марыном, дыша ему в лицо запахом водки и испорченных зубов, но Марын этого не позволил. Он толкнул Будрыса рукой так, что тот уселся.

— Спокойно, пан Будрыс, — прикрикнул на него Кулеша. — Вы не у своих приятелей, а у меня, у лесничего. Если не умеете пить, то можете уйти. Здесь, у меня, никто не будет шуметь, кроме деревьев.

— Врут, врут! — бурчал Будрыс.

Он уже на свой манер проверил Марына. Он думал, что имеет дело со щеголем-слабаком, но теперь учуял опасность и с простонародной хитростью решил с ним не разговаривать.

Марын скучал. Они уже начали бестолковый, полный каких-то жалоб пьяный разговор. О старшем лесничем Маслохе, о его заместителе Войтчаке, у которого нет никакого лесного образования, он просто выдвиженец. Потом о квартальных премиях. Такую премию получил старый лесничий, техник по образованию, какой-то Кондрадт. Говорили, что у него самое легкое в управлении лесничество. Ему оно не полагалось. Кулеша должен был его получить, потому что он закладывает семенную плантацию и берет на себя огромную ответственность.

— Не бойся, Стефан, — покрикивал Тархоньски. — Для того я согласился на должность старшего лесничего-инспектора, чтобы нас, молодых лесников, защищать. Увидишь, какой огонь я разожгу в нашем управлении и сам первым в этот огонь руку суну.

Они болтали и болтали, все время об одном и том же. Об огне, который разожгут. Друг друга они не слушали, говорили одно и то же без конца, даже теми же самыми словами, те же самые фразы текли из их уст. Они опустошили уже третью поллитровку.

— Вероника, дай нам еще одну бутылку. Она в шкафчике в кухне, — закричал Кулеша в сторону спальни.

Женщина молча прошла через комнату и спустилась вниз, в кухню. Она была в халате, и, когда проходила мимо них, они увидели ее смуглые бедра.

— Хороша, — причмокнул Кулеша, когда она исчезла в дверях. — Только сейчас норов показывает.

— Она не простая, — начал Вздренга…

Кулеша стукнул кулаком по столу так, что подскочили пустые бутылки и тарелки.

— Думаете, я не знаю, что о ней говорят? Что пятеро или шестеро влезали на нее на вырубках. Упилась, как свинья, а теперь даже рюмки не хочет выпить с собственным мужем и его друзьями.

— Задается, — неразборчиво проговорил Будрыс.

— С кровати меня сбросила. С себя. Чуть позвоночник не сломал. — Лицо Кулеши стало красным от злости.

Вошла Вероника с полной бутылкой водки в руке. Поставила ее на стол, не глядя ни на кого из них, и хотела уйти, но Кулеша схватил ее за талию.

— Выпьешь с нами, — приказал он.

Она вырвалась от него одним сильным движением, но у него в руках остался развязавшийся пояс халата. Халат распахнулся, обнажая ее голый живот и треугольник черного лона. Она тут же стыдливо запахнулась и хотела убежать в спальню. Но Кулеша был проворнее, он догнал ее и схватил поперек туловища.

— Придержи ее, Тархоня, — крикнул он. — Я научу ее уму-разуму.

Тархоньски не сразу встал со стула. Женщина вырывалась от мужа, как от чужого человека. Вцепилась Кулеше в щеки, черные, густые волосы то заслоняли ее лицо, то снова открывали, и тогда Марын видел ее глаза — испуганные, рассерженные, похожие на глаза разозленного дикого зверя.

Первым встал Будрыс и схватил руки женщины своими грязными лапищами, а потом оторвал их от щек Кулеши.

— Мы поможем вам, пан лесничий. Сделаем так, как с моей бабой, — встал Тархоньски.

Марын бросил недокуренную