— Должна же быть хоть такая приятная сторона, — усмехнулся я. — Кстати, бабушка — не расскажешь, что там у вас с князем? Из-за чего вы поссорились?

— Да по глупости, как обычно люди и ссорятся, — с досадой ответила она. — Но здесь в двух словах не ответишь, надо предысторию рассказывать.

— Расскажи, — попросил я.

— Ну, ты ведь знаешь, что у нас война была. Когда она утихла, у нас остались одни дети, и мы с Олей старшие. Старшие только относительно прочих — так-то мы были ещё студентками, хоть и почти выпускницами. И вот представь: целая толпа детишек, вплоть до грудничков, и мы с Олей ответственные за эту ораву. А ведь война хоть и закончилась, шакалы вокруг остались. Нас понемногу пощипывали со всех сторон, и там Тирины нам помогать уже не собирались — Алину у нас, кроме деда, никто не интересовал. Можешь себе представить, каково нам приходилось, мы все были постоянно на нервах. Кстати, то цементное производство, которое мы благодаря тебе у Греков отобрали — оно ведь нашим было. Греки как раз тогда его у нас и оторвали. В общем, у Ольги и так всегда характер был резковат, а там окончательно испортился.

— Резковат характер — это ты довольно мягко сказала, — заметил я поморщившись. Неприятные воспоминания никуда не делись.

— Она сейчас гораздо мягче стала, — Стефа посмотрела на меня. — Я Ольгу не собираюсь оправдывать, но ей в последнее время пришлось очень многое передумать о своём поведении. Дочь, которую она презирала, добилась потрясающих успехов не благодаря, а вопреки ей. Внук от бездарного, на котором она ещё до рождения поставила крест, вдруг оказался не только невероятно способным Владеющим, но и гениальным организатором.

— Ну так уж и гениальным, — пробормотал я в смущении.

— Другое слово здесь трудно подобрать, — пожала плечами она. — Как только тебе исполнилось четырнадцать, и ты получил право управления семьёй, вы рванули вверх настолько стремительно, что никто до сих пор прийти в себя не может. Шесть лет назад вы были, по сути, полумещанами. Сейчас Арди — самая богатая семья княжества, да и самая влиятельная, наверное. Князь к тебе прислушивается, как не к каждому советнику. В общем, глядя на такую дочь и такого внука, ей хочешь не хочешь, пришлось задуматься: а может, проблема всё-таки в ней самой? Поверь, Кеннер — Ольга уже не та Ольга, с которой ты впервые встретился шесть лет назад. Точно так же Милослава совсем не та Мила, которая была её дочерью. Они не могут помириться просто потому, что друг друга не узнают. Те они, которые ссорились, давно в прошлом. Не с кем уже мириться, понимаешь?

Я и в самом деле понимал. Давно замечал, что они обе если и не совсем забыли старую вражду, то она уже не горит, и даже, пожалуй, не тлеет. Сейчас они, скорее, просто не понимают, как вести себя друг с другом.

— Но я отвлеклась, — продолжала Стефа. — В общем, ситуация здорово на нас давила, и Ольга сильно нервничала. А потом старый князь, отец Яромира, умер. К старому князю мы относились, как к врагу — да собственно, он и был врагом. Непонятно, какую роль он сыграл в той войне, но он точно был там замешан. Не знаю, почему князь так к нам относился… старшие знали, конечно, но их было уже не спросить. И вот князем стал Яромир. Как раз тогда Греки и отобрали у нас наше цементное производство, а это был один из главных активов рода. Ольга пошла к Яромиру и потребовала защиты, а тот лишь пожал плечами и сказал, чтобы мы разбирались сами. И когда после Яромир предложил нам уступить «Артефакту», Ольга его просто и грубо послала, хотя он на самом деле неплохие условия предлагал. Вот, собственно, и вся история.

— Действительно, довольно типичная история, — согласился я. — Слово за слово, и сами не заметили, как стали врагами. Но мне показалось, что князь не против как-то наладить отношения. Если вы немного пойдёте ему навстречу раз-другой, то и он, скорее всего, отношение к вам поменяет.

— Было бы неплохо, — задумчиво сказала Стефа. — Особенно если ты намекнёшь ему при случае, что мы как раз и не против пойти навстречу. Ну ладно — как у тебя дела с учёбой? Мы с тобой её немного запустили — придётся навёрстывать.

— Да нормально с учёбой, — заверил её я. — Справляюсь. В целом всё как обычно, кроме разве что занятий у Максаковой.

— А что с ней? — с любопытством глянула на меня она.

— Я начинаю опасаться Владеющих, — признался я. — Это просто поразительно, сколько подлых приёмов они изобрели. Я даже не подозревал, что можно настолько извратить простые и безобидные конструкты. Оказывается, можно убить вообще всем, чем угодно. После всего того, что нам Максакова продемонстрировала, я теперь хожу, постоянно отслеживая малейшие флюктуации поля.

— Так и надо ходить всегда, — развеселилась Стефа. — Но вообще не суди по Максаковой обо всех. Она очень сильный боевик, одна из сильнейших. А может даже и сильнейшая. Она ведь очень долго преподавала боевую практику.

— Она мне как-то сказала, что тридцать лет преподавала.

— Ну вот. Такие слабыми никогда не бывают. А когда она возвысилась, то получила дар видения развилок. Для боевика это самый ценный дар — предвидеть результат своих действий и действий противника.

— Повезло ей с даром, — согласился я.

— Повезло? — Стефа с удивлением взглянула на меня. — Ты что, считаешь, что Сила сама раздаёт свои дары? И сама решает, кто что должен получить?

— Ну, не то чтобы я так считал… — замялся я. — А что — это не так?

— Конечно, не так, — Стефа даже, по-моему, возмутилась. — Сила тебе няня, по-твоему? Она ничего не раздаёт — ты сам берёшь, если, конечно, способен взять. Когда у человека меняется восприятие — например, при возвышении, — он получает возможность видеть именно ту грань Силы, которую хотел увидеть. Возможно, сам не сознавая, но хотел. Вот ты всегда восхищался лесом вероятностей, твоя мать получила дар преобразования, а Максакова — прирождённый боевик. А что важнее для