Поскольку сон к ней никак не шёл, Хелена выскользнула из постели и натянула шерстяные носки и кофту. Орбит фыркал под своей накидкой. Хелена сняла покрывало, и попугай уставился на неё.

– Мама любит Хелену, мама любит Хелену, – нежным, как падающий снег, голосом произнёс Орбит. – Славная птичка, чудесная птичка, замечательная птичка, – проговорил он потом, качая вверх-вниз головой и издавая звуки, похожие на смех. Так смеялась мама – чисто и звонко, как журчит ручеёк.

Хелене вдруг вспомнилось, как они собирали клубнику, мамины губы, испачканные красным соком, припекавшее спину солнце.

На глаза девочке навернулись слёзы.

– Посмейся ещё, Орбит, пожалуйста. – Хелена взялась за прутья клетки и закрыла глаза, представляя, как мама, пахнущая лавандой, приседает рядом с ней в своём кружевном платье кремового цвета. Девочка опустила голову и смахнула со щеки слезу. – Посмейся ещё, Орбит, чудесная птичка, пожалуйста, посмейся. – Но внимание попугая уже привлекло зеркало, и он мерно стучал по нему клювом.

Хелена не знала, когда Орбит стал подражать маминому смеху. Порой он неделями напевал детские песенки, которым научила его мама, и болтал всякий вздор, а потом вдруг принимался хохотать звонко, как мама, отчего у Хелены по спине бежали мурашки. В первое время после смерти матери Хелена всё сидела около клетки с попугаем и ждала, когда услышит голос единственного человека, с которым ей хотелось говорить. Вместе с мамой из дома ушло счастье, и только Орбит иногда возвращал самую малость прежней радости.

В соседней комнате кашлял, ворочаясь на кровати, отец. Если Орбит не прекратит стучать по зеркалу, он перебудит всех в доме. Хелена отперла клетку, открыла маленькую дверцу и вытащила попугая. Потом сунула его под кофту и застегнула пуговицы так, что видна была только голова птицы. Мама иногда носила своего питомца по коридору, пока он не унимался: она говорила, что стук её сердца успокаивает Орбита.

Хелена потихоньку выскользнула из комнаты и, не обращая внимания на тени и тёмные углы, пошла по коридору, сунув Орбиту в клюв палец – попугай стал больно щипать его, но по крайней мере молчал. На площадке лестницы девочка остановилась и напрягла слух. Снизу доносилось мерное тиканье часов и приглушённый кашель. Хелена перегнулась через перила и услышала скрип двери. Девочка глянула на дверь отцовской комнаты. В их коридоре было тихо, в противоположном тоже. Хелена глубоко вдохнула, на цыпочках спустилась по лестнице и остановилась на следующей площадке. Из комнаты с напольными часами пробивался свет. Хелена подкралась к двери. Изнутри доносилось частое, яростное дыхание.

– Милая Евангелина. Мой мальчик, – сказал кто-то.

Хелена отшатнулась. Это был голос мистера Уэсткотта.

– Неужели такое снова случится? Боюсь, я иду ко дну под грузом ответственности.

Орбит вывернулся и тихо хихикнул, но в это же время раздался перезвон, оповещающий о половине часа. Хелена приросла к полу. Удастся ли ей скрыть, что она среди ночи бродит по дому и подслушивает под дверями?

– Мои часы… мои часы… всегда тикают. Иначе нельзя, а не то снова случится несчастье… – бормотал мистер Уэсткотт.

Вдруг Хелена чуть не вскрикнула от ужаса – кто-то потянул её за рукав кофты. Рядом с ней стояла девочка в длинной белой ночной рубашке, с широко раскрытыми, тревожными, как грозовое небо, глазами и взлохмаченными волосами. Она снова подёргала Хелену за рукав, приложила к губам палец и указала на закрытую дверь чуть дальше по коридору.

Орбит снова хихикнул.

Девочки стояли, прислушиваясь к тиканью часов. Наконец незнакомка молча взяла Хелену за руку и потащила по коридору.

Они стояли в комнате, где хранились часы-скелетоны; в лунном свете, проникавшем в помещение сквозь щель в тяжёлых сине-бежевых портьерах, мерцали под стеклянными куполами медные детали.

Хелена крепче прижала к себе Орбита, не обращая внимания на то, что он всё больнее кусал её палец.

Девочка прижала ухо к двери, и на щёку ей упал локон волос.

– Ушёл, – проговорила она скрипучим, как несмазанный механизм, голосом.

– Мистер Уэсткотт – твой отец? – прошептала Хелена.

Девочка печально кивнула.

– Я Хелена, – представилась дочь часовщика, подумав, что собеседница наверняка уже догадалась об этом, слушая её разговоры с отцом в комнатах с часами.

– А я Бой [3], – шепнула девочка, теребя пуговицу на манжете ночной сорочки.

– Какое странное имя, – наморщила нос Хелена. Глядя на босую девочку в длинной ночной рубашке, она удивлялась, как могла принимать её за мальчика.

– И всё же так меня зовут, – уверенно ответила Бой. Она с симпатией посмотрела на Орбита, который вовсю изворачивался под кофтой. Попугай всегда был очень послушным, но Хелена уже имела случай убедиться, что не стоит требовать слишком много от синелобого амазона.

– Ой! – громко шепнула Хелена, когда птица вытянула голову и клюнула её в руку. – Орбит, пожалуйста, веди себя хорошо. Сейчас я отнесу тебя в клетку.

Но попугай ничего не хотел слушать. Он ловко извернулся, оторвал на кофте хозяйки пуговицу, которая отскочила и покатилась по полу, и, решительно взмахнув крыльями, взмыл к потолку, задев купол очень высоких и явно дорогих медных часов. Хелена, ощущая стук крови в ушах, с ужасом смотрела на свою драгоценную птицу. Если Орбит разобьёт хотя бы одни часы, их с отцом выгонят из этого дома… но сначала мистер Уэсткотт отберёт всё, что у них есть.