с… с куклой, наверное, была еще ничего. Этот кусок был довольно прикольный, хотя и отдавал наркотическими глюками. А вот вторая часть, с попаданием в реанимацию, смертью и скольжением по туннелю из чистой белизны навстречу кому-то, кто поджидал меня там, вовсе не была забавной.

Подобные кошмары мучили меня по два, а то и три раза в неделю с самой аварии. Порою я просто плавал в больнице, наблюдая, как доктора и медсестры дружно пытаются меня откачать. Порою я выбирался из отделения реанимации и метался по больнице, невидимый для пациентов и персонала. Порою я видел, как просыпается мое физическое тело, и впадал в истерику, сообразив, что вернуться в него уже невозможно: я так и буду отныне вечно скитаться без телесной оболочки, приговоренный пугать больничных посетителей. И еще был тот самый кошмар, который приснился мне только что, — значительно хуже всех прочих.

Туннель. Белый свет. Чье-то присутствие в этом свете.

Я содрогнулся всем телом — и устроил сам себе разнос. Я не верил во всякую чепуху о вне-телесном опыте. То есть, безусловно, в реанимации со мною случилось нечто странное. В конце концов, я действительно видел со стороны, как надо мною, лежащим на операционном столе, колдуют врачи. Но я не считаю, что это моя душа вылетела из тела, готовясь к путешествию в загробный мир. Мне куда ближе версия с отмирающими в моем мозгу нейронами, которые занимались всякой странной чертовщиной — или чем там обычно развлекаются умирающие нейроны. Может, они устроили мне какую-нибудь «астральную проекцию».

Между тем стало заметно, что погожий день стал хмурым, а в воздухе появился привкус озона. Пока я спал, небо успели затянуть необычно низкие, темные облака. Я потянулся к стоявшей рядом пивной бутылке, но та оказалась пуста.

— Добро пожаловать обратно, — сказала Елизавета, насмешливо косясь на меня вполоборота. Какой все-таки жуткий акцент. Она по-прежнему сидела рядом со мной, хотя все прочие перешли на корму гондолы, где Хесус и Пеппер, похоже, решили обсудить с нашим лодочником что-то важное.

— Почему остановка? — спросил я, шаря по столу взглядом в поисках еще не откупоренного пива.

— Лодочник считает, что на нас движется тропический шторм, — объяснила она. — Не хочет оставлять нас на острове, потому что может не суметь вернуться за нами.

В Мексике стоял сезон дождей — это значило, что едва ли не ежедневно нас ждали вечерние ливни. Они были недолгими, зато сильными, и за какие-то секунды могли залить улицу. Тропический шторм — совершенно иное дело; ливень сопровождался ветром, нес с собою разрушения и нередко затягивался на несколько дней.

— Разве никто не заглянул перед плаванием в прогноз? — Я дотянулся до металлического ведерка и наклонил его: в воде, которая недавно была льдом, плавали две газировки и апельсиновый сок.

— А ты сам заглянул, Зед? Ладно, не беспокойся. Наверняка он просто решил заработать побольше. Хесус все утрясет.

— Сотворит одно из своих чудес?

— Ты же знаешь, Зед, что он терпеть… просто терпеть не может, когда ты сравниваешь его с Иисусом.

— В этом все дело, — кивнул я. — Иисус может быть только один. Не должно быть никаких Хесусов, ведь никто не называет себя Буддой.

— Не он выбирал себе имя. Так что не надо с этим шутить. К тому же, Зед, — добавила она, — кому как не тебе понимать, что это такое — носить неудачное имя.

Расставшись с надеждой отыскать пиво, я сдвинул бейсболку на затылок и пальцами ощупал пластырь на лбу. Боль утихомирилась, но не пропала совсем и была готова вернуться, если я забуду об осторожности и стану крутить головой.

— Надолго я вырубился? — спросил я.

— Довольно надолго, — сказала Елизавета. — И ты храпишь.

— Быть того не может.

— Своими ушами слышала, — тут, подражая мне, она выдала пару громких всхрапов.

— Не имею такой привычки! — запротестовал я.

— Откуда тебе знать, если сам в это время спишь?

— Знаю, и все тут.

Тут нечего стыдиться. Все люди храпят.

— Даже ты?

— Все, кроме меня.

В этот самый миг Хесус выудил из кармана бумажник и, раскрыв, потянул оттуда пару купюр. Протянул их лодочнику — и тот взял, хоть и без радости.

— Видишь? — заулыбалась Елизавета. — Я же говорила, что Хесус все утрясет.

— Аллилуйя.

Она прожгла меня полным укора взглядом. Я сделал вид, что не замечаю, и сказал только:

— Посплю еще немного. Разбудите меня, когда приплывем.

— Приплывем? — изумилась Елизавета. — Обернись, посмотри вокруг, Зед. Мы уже давно приплыли.

Поначалу я не мог сообразить, на что именно смотрю. Мозг не различал отдельных кукол, их было слишком много. Меня потрясло их количество. Но затем я начал их различать, потому что они были повсюду: настоящая армия карликов, которые цеплялись за деревья и болтались на ветках. Должно быть, этих кукол многие сотни — и это только лишь те, что выстроились вдоль берега.

— Охренеть… — выдохнул я.

— Действительно, — кивнула Елизавета.

Гондола пришла в движение: длинным шестом лодочник принялся толкать нас вперед через заросший заболоченный участок канала. Пита уселась на прежнее место и заговорила с Елизаветой, я же не мог отвести глаз от острова.

Здешние куклы были на любой вкус, всех фасонов, размеров и цвета. Полностью одетые или вовсе голые, они были сломаны, исхлестаны непогодой, грязны и безобразны. В отличие от тех красавиц, что загромождали каждую полку в спальне моей сестры, пока ей не стукнуло восемь или вроде того, эти пребывали в столь плачевном состоянии, что обрели внешность почти демоническую. Будто они побывали в самой преисподней, а потом оказались здесь, и теперь им не терпится вернуться.

Я еще пытался примириться с этим поразительным и жутким зрелищем, когда гондола дернулась, ткнувшись в мостки короткого причала. Все поднялись и стали собирать барахлишко, готовясь к высадке.

1952

1

Мария проснулась, когда мама закричала ей из кухни:

— Поднимайся, золотце! Не стоит опаздывать в первый школьный день!

Девочка зарылась лицом в подушку.

— Мария! Сейчас же вставай!

Она с неохотой высунула голову из-под одеял. Ставни были распахнуты. Уже не так темно, но и утром это не назовешь.

— Мария!

Мария заставила себя подняться. Стащила с себя пижаму и бросила в бельевую корзину. Натянула одежду, которую приготовила мама: бежевое платье, белое белье и гольфы. Сграбастала с кровати Анжелу, которая спала рядом с ней, и по коридору направилась в уборную. Пописала, почистила зубки. Прошлым вечером она выкупалась в маминой мыльной воде, следовательно, сегодня это не обязательно.

— Не хочу ходить в школу, — призналась Мария Анжеле,