Жил ли я вообще, или просто перед моими глазами пропустили чью-то жизнь?!

Жизнь – наполненную невзгодами, трудностями, бедами и горем… Жизнь такую тягостную, от каковой порой хочется кричать, рыдать… а иногда даже выть… выть точно раненый дикий зверь.

Жизнь – наполненную любовью, счастьем, красотой лазурного неба и теплотой солнечных лучей… Жизнь такую неповторимую, от каковой порой хочется смеяться, петь и танцевать, то легко вальсируя, а то выдавая резвого гопака.

Жил ли я?… любил, был ли счастлив?..

Встречал ли золотисто-алое солнечное светило?..

Глядел ли на бирюзовое, присыпанное сверху пухом облаков, небо?..

Прикасался ли к губам той единственной дарованной самим Богом, природой или случаем?..

Да!

Да!.. несомненно, я любил, встречал, глядел и целовал…

Несомненно, я жил и был одновременно счастливчиком и неудачником.

Я прожил долгую жизнь и сколько себя помнил, всё время, трудился на благо семьи, общества, страны, и быть может самой планеты. Я прожил жизнь– верно, так как велят её жить принципы и устои нашего общества. Я учился, служил, работал, воспитывал детей, нянчил внуков. Я даже успел вспомнить о Боге… тогда, когда сломленный болезнью несколько лет томился на больничной койке с переменным успехом, то выздоравливая, то наново повисая между жизнью и смертью.

Жизнь… Смерть…

Жизнь… Смерть…

Лишь мгновение, миг, морг твоего века разделяет два, эти понятия. Кажется, еще ты жив… еще дышишь… еще тревожишься за что-то… морг– и вот уже тебя нет!.. Нет!

Или все же есть?

Сначала показались какие-то еле заметные контуры, очертания, чуть зримые пунктиры, штрихи… А затем проступили уже более различимые дивные, тонкие линии, прямые и зигзагообразные, с острыми углами, и вовсе мудрёные кривые, изогнутые диагонали… Еще доли секунд и передо мной закружились разнообразные геометрические фигуры, то плоские квадраты, то равносторонние треугольники, а то объемные кубы, цилиндры и конусы. Они замельтешили так часто… словно пытались столкнуться со мной или впитать меня в себя. Их цветовая гамма поразила меня так, что в первый момент я и не заметил как оказался по ту сторону жизни.

Будто в бесконечном и быстро прокручиваемом фильме линии резко изменяли свое движение. Они переплетались с фигурами, плотно опутывая их сверху, или просто завязывали узлы на одной из их сторон, а после также мгновенно раскручивались в обратном направлении. Вскоре фигуры ярких раскрасок поблекли, а на передний план, заслонив пирамиды и трапеции, вышли голубоватые лучи. Они заколыхались, словно прибрежные волны и мне тотчас почудилось, что я сам – это гибкая тонкая струна… простая линия только ярчайшего зелёного цвета… И вместе с этими волнами покачиваюсь из стороны в сторону, попав в струю общего движения.

Пульсирующие круги пришли на смену волнам. Надвинувшись на меня откуда-то с заднего плана… оттуда из космической беспредельности… тёмной и далёкой, каковая стлалась повсеместно вкруг меня.

Круги наползли сразу справа, слева и будто снизу и принялись, увеличиваясь в размахе, отрываться от источника рождения лишь для того, чтобы сделав неторопливый поворот около меня, и достигнув насыщенной синевы утонуть в сумрачности космического мира.

Я заворожено любовался изумительным плясом звёздных тел, непонятным для меня образом оказавшись в глубинах космического мира представшего в своем исключительном величии предо мной после смерти.

Я любовался!..

Последнее, что я помнил из мира живых – это тихий звук угасающего прибора символизирующего разъединение тела и души. Теперь у меня не было тела, но и то, что долгие годы я представлял себе как душу, сохраняющую образ прежнего, более тоже не существовало. На месте моего духовного тела светился лишь небольшой сферической формы светозарный сгусток энергии. По поверхности этой сферы, клубка, шара скользили во всех направлениях зигзагообразные с острыми концами стрелы-лучи. Они были всяких разных цветов: белых, желтых, зеленых, красных, голубых и даже черных. Я сказал и даже, потому как черные проскальзывали довольно-таки редко. Эти черные стрелы пролетали внезапно и в те мгновения, когда двигались по контуру сферы, на чуть-чуть мне становилось тревожно… и я вспоминал горестные минуты своей жизни, какие-то пустые тревоги, беды и горести…

Пустые…

Да, сейчас, пред этой космической Вселенной, те земные невзгоды становились все менее и менее значимыми, точно они растворялись в наполненном неописуемым, ежесекундным движением фигур и цветов мире.

Уже давно пришедшие из неоткуда пульсирующие круги испарились, а их позиции заняли две широкие розово-багряные, переливающиеся полосы. Они, выйдя из темноты, мгновенно пересеклись между собой, и, спаявшись где-то в серединке, закружили по широкому коловороту, раскидывая окрест себя кляксы розовых цветов. Те кляксы с заострёнными краями, напоминающие пятиконечные звезды, плюхались возле меня… иногда чуть ближе, иногда чуть дальше. И всякий раз, когда они тулились на космическое полотно, насыщенно-чёрное с едва заметной белой крошкой посыпанной сверху, я ощущал их мерцающую живость и резкий мелодичный звук, наполняющий и этот мир, и всего меня – сгусток энергии, сферу, душу… все чем я нынче был, и наверно все ради чего жил… напитывали тихим придыханием рождающейся музыки.

Жил… неужели я жил лишь для того, чтобы сохранить в себе эту ясность ума и эти тонкие стрелы с острыми, словно хрустальными, наконечниками… Сфера… клубок или все же шар… сгусток энергии, обвитый стрелами всевозможных тонов, точно поступков и свершенных мною дел в той человеческой жизни. Светлых деяний и непременно светлых стрел. Темных шагов и темных стрел.

А передо мной уже кружили в неизмеримом хороводе похожие на меня многокрасочные ярчайшие сферы, сгустки энергии, души. Порой они, эти души-шары, выстраивались в спиралевидные линии. Порой образовывали вертикальные ветровороты, при этом неуклонно сохраняя замкнутость круга.

Глядя на эти сферы, я задумался, а чем в самом деле, я мог наблюдать, ощущать и воспринимать этот мир– мир пришедший ко мне после смерти. Ведь в том сгустке, каковой вышел из моего тела, из головы, и на капелюшечку зависнув (точно прощаясь) над столь знакомым лицом, испещренным от прожитых лет морщинками, с уже растерявшим живость, гладкости и краски, но сохранившим родственность и привычность… в той сфере, величаемой людьми душой, не было ни то, чтобы рук или ног, не было даже глаз, рта, носа или ушей. Ничего такого, что присуще человеческому телу, присуще живущим на планете Земля. Я переместился в необыкновенное состояние единого клубка, а пережитое мной насыщавшее мою душу или мерцающим светом, или линялой мглой воплотилось в тонкие стрелы.

Это волшебное состояние давно желанной и наконец-то осуществившейся мечты любого человека обрести крылья и подняться в небесную высь, напитало меня истинной и